ничего, кроме них, не существует. И ничего важного в привычной жизни с нами не происходит.
Немного выждав, я продолжил:
– Но зрение-то наше не идеально. Наш мозг убеждает нас: то, что мы видим, – единственная реальность. Однако с оптическими иллюзиями мы сталкиваемся постоянно: те же миражи, меняющиеся в зависимости от угла взгляда картинки, игра цветов и линий.
– Я, если честно, совсем не понимаю, что ты хочешь сказать.
– Любви не существует вне нашего сознания. Как и всего остального в привычном нам смысле. Но тем не менее она реальна, пока мы в неё верим.
Я посмотрел на неё. Она закрыла глаза и, видимо, не стремилась возвращаться в диалог. Мы сделали перерыв.
Воображаемая любовь
Любовь, однажды зародившись в моём сердце, думаю, это было принесено с рождением, развивалась своим особенным, как и у всех, путём.
«Я смотрю на тебя и не могу поверить, что ты – такой нежный и чувственный, самый приятный и необходимый для меня элемент – сейчас рядом со мной. Знаешь, я считаю, что ты – самое счастливое, что могло со мной произойти. До твоего спасительного появления я жил иллюзией такой жизни и терпел нещадные удары судьбы, бившие в твоё отсутствие. Теперь я буду жить две жизни. Одну – реальную – с тобой, а вторую – гипотетическую – без тебя. Буду вести две параллели с того самого дня, как мы встретились, чтобы никогда не забывать, чего на самом деле стоит для меня твоё присутствие и как невыносимо мне было бы без тебя; какие радости ты приносишь в мою жизнь и каким неполноценным я ощущаю себя без тебя», – хотел сказать я.
Но я молчал. Да, именно такое впечатление у меня было о ней. Так я ощущал себя. И одновременно понимал, что за этим скрывается бесконечная боль и желание наслаждаться, которые невозможно будет утолить.
Лежать больше не было сил. Я пошёл на кухню, включил свет и, взяв стул из-за стола, вернулся обратно в спальню. Поставив его спинкой к изголовью, я сел на него лицом в сторону кровати, опершись руками на спинку.
– Вот теперь можно продолжать, – сказал я. – Так мне удобнее, теперь я не нахожусь под твоим молнеиносным ударом.
Действительно, держаться на расстоянии было значительно проще, так даже легче думалось. В голову не лезли мысли о её манящем теле и стойкий аромат сладковатых духов, да и вообще её самой уже не давили на подсознание. Теперь возникало ощущение, что всё, что было связано с теми отношениями, было исключительно ради удовлетворения собственных желаний и потребностей. А она нарочно ловила и затягивала меня в свою обитель, в свой плен, как уличный фонарь притягивает блуждающего в ночи мотылька. Возможно, она делала это, не осознавая в полной мере или вообще об этом не думая. Не знаю, но я хотел близкого контакта с ней… Для себя. То есть, говоря научным языком и напрямую, я хотел продолжения своего рода. Своего. Я не был с ней по прихоти светлой, бескорыстной, чудотворной, священной и ещё непонятно какой любви. Нет. Сейчас эта мысль отчётливо прояснилась у меня в голове. А двигал мной ни много ни мало – эгоизм.
Да. А как ещё это назвать? Если я хотел заиметь своих детей? «Забота о любимом человеке» – можно подумать, что это форма высшего благодетельства. Но в этом случае я же забочусь о будущем своего собственного рода, а значит, в каком-то смысле и о самом себе. Забота о себе «равно» эгоизм. Ну или, по крайней мере, это уж точно должно снимать светящийся ореол с «возвышенных отношений». Ведь был бы я с ней, если бы точно знал, что у нас не будет детей? На публику я бы пафосно дал положительный ответ, а подсознание начало бы ночами стучаться в крышку, разделяющую мрачный подвал и мою полупустую, спящую тихом сном комнату.
– Что ж, – протянула она. – Согласна, – она как-то активизировались, её тело стало резонирующим. Было похоже на то, что у неё открылось второе дыхание. – Мне так было жаль Надю. Мы же дружили с начальной школы, всегда делились самыми сокровенными мыслями, практически зиждилась друг на друге…
– Было? – удивлённо и резко спросил я.
– Да, – пылая уверенностью куража, сказала она. – Видишь ли, – она больше не могла сдержать свою холодность и все больше и больше заводилась. – Я устала от этого, лопнула, иссякла. Сейчас я чувствую, что у меня открылось второе дыхание, но не для того, чтобы дальше переживать за свою подругу, а чтобы что-то наконец-то изменить, причём кардинально.
– Ладно, – я слегка оторопел от её заявления.
– Я действительно больше не хочу продолжать жить в этом русле печали и грусти. Думаю, сейчас я готова на самые радикальные шаги, – она затихла, откинула одеяло в сторону. Я кинул взгляд на её ноги, бёдра прикрывал ночной халат. Вся её женская фигура источала уверенность.
Она пошла на кухню и зажгла там свет.
– Так что ты собираешься делать? – спросил я, втянувшись за ней.
– Порвать отношения, – отрезно произнесла она.
Честно говоря, мне поначалу с трудом представлялось в голове, что это значит.
– Так, подожди. Ты хочешь сказать, что готова перестать с ней общаться? Действительно?
– Точно.
– Но ты же только что называла её лучшей подругой, разве это пустой звук? То есть ты можешь в один момент отвернуться от близкого человека?
– Не дави мне на жалость, не будь таким омерзительно обыденным. Моя подруга – это моё дело, а твои мысли по этому поводу – только твои мысли. Больше пятнадцати лет мы знакомы. Постоянно вместе: учёба, отдых, путешествия, общие мечты, цели. По крайней мере, до последнего времени, – после небольшой паузы она продолжила в более ностальгическом ключе. – Когда нам было лет по четырнадцать-пятнадцать и мы впервые были вовлечены в серьёзные отношения, в кульминации которых произошёл коллапс, мы сидели у меня в комнате обнявшись и изливались слезами друг перед другом, делясь своими историями.
Я не стал ничего говорить и просто ждал, что она продолжит свой рассказ.
– В общем, – начала она немного расслабившимся и повеселевшим голосом. – Тогда Надя встречалась с мальчиком из противоположного класса, он был одним из самых популярных в нашей школе. Красивый, блондин, но с карими глазами, хорошие оценки. Учителя его ценили, ученики почитали. Тогда он казался мечтой. Провстречались они пару месяцев, и он её бросил. Надя в то время была
