— Сергей Александрович. — Незнакомец отодвинул свой стакан с виски подальше от Лавровой. Его древесные веки прищурились, складки у наружных краев глаз углубились, губы сложились длинной брюзгливой скобой. Его веки делали свое Дело: скрывая глаза, они утаивали его мысли.
— Наталья Валерьевна, — ответила Лаврова.
Незнакомец отпил из своего стакана. Он внимательно, без каких-либо эмоций, изучал Лаврову. Складывалось впечатление, что его интерес к ней чисто академический. Лаврова почувствовала, как капля пота стекла с шеи в вырез ее блузки. Она неловко промокнула ее бумажной салфеткой. Нужно было бы вытереть влажную от пота шею и мокрые на висках волосы, но не хотелось доставлять незнакомцу удовольствие от такого зрелища. Она подняла бокал с мартини к самым глазам. Сквозь стекло верхняя губа незнакомца казалась узкой бледной нитью, нижняя стала похожа на толстую кирпичную гусеницу, горбиком книзу. Его лицо растянулось вширь, сгладились резкие складки у носа, смягчились скулы, еще больше отяжелел подбородок, черные широкие брови сошлись на переносице, глаза превратились в щелочки, скрыв пасмурный взгляд. Лаврова рассмеялась резче, чем обычно. Ее смех покоробил ее саму.
— Пойдем отсюда. Мне надоело.
Лаврова отняла бокал от глаз. За спиной незнакомца стояла длинноволосая девушка с ореховыми глазами. Ее длинные, тонкие пальцы с французским маникюром лежали на его мощных плечах. Она была вдвое моложе его и моложе Лавровой.
— Отвяжись, — лениво процедил незнакомец и раздраженно повел плечами.
Девушка испуганно отдернула руки.
— С кем я поеду? — растерянно спросила она.
— С кем угодно.
Он рассеянно смотрел в сторону. Разговор был исчерпан. Девушка смерила Лаврову взглядом ореховых глаз, развернулась и растворилась в толпе. Он даже не потрудился проводить ее глазами.
«Вот так-то!» — поаплодировала себе Лаврова.
Мрачный бука на крючке, на ее крючке. И все же сомнения оставались, слишком хороша была юная девочка с чистыми ореховыми глазами. Но Лаврова уже свободней играла в вербальный пинг-понг. Рука незнакомца, обтянутая рукавом темно-коричневой рубашки, оперлась о стойку бара. На руке бугрились мышцы, крупная кисть костистыми, узловатыми пальцами небрежно удерживала стакан. На широком запястье блестел хронометр с черным циферблатом. У незнакомца имелись деньги, это нетрудно было понять даже неискушенной Лавровой.
Лаврова пила уже третий мартини, а ее молчаливый поклонник все цедил свой первый стакан виски.
— Поедем ко мне, — предложил он.
Лаврова не удивилась, она этого ждала. Она удивилась бы, если бы он поступил иначе.
Они приехали к нему на «Хаммере». Раньше Лаврова думала, что на «Хаммерах» разъезжают закомплексованные коротышки. Незнакомец не производил впечатления закомплексованного, но он был невысокого роста. Крепкий перец, далеко за сорок. Лаврова смотрела на его кисти, лежащие на руле, такими руками можно легко свернуть шею. Он вез ее к себе домой, глядя вперед, не проронив ни слова. Лаврова никогда не знакомилась с мужчинами в ночных клубах, ей это было не нужно. Она поехала с незнакомцем, потому что развязка еще не наступила. Хотелось узнать, что случится дальше. Она была любопытна, как зритель, пришедший на премьеру спектакля. Так же молча они поднялись на лифте на нужный этаж. Мужчина смотрел в сторону, будто жалея, что опрометчиво пригласил постороннего. Лаврову его затруднения подзадоривали.
Она сразу прошла в гостиную, на ходу сбросив с себя пальто. Пальто упало к его ногам. Он перешагнул через него, не подняв. Лаврова уселась в кресло и откинулась на спинку.
— Сапоги сними, — приказала она, блестя глазами.
Она думала, он откажется, вспылит, обругает, надает по щекам. Сделает то, чего она от него ждет. И он наклонил голову, как зверь перед схваткой. Лаврова увидела, как сузились его веки, дернулся кадык, жестко сомкнулись губы. Его глаза, покрытые толстой древесной корой, сжали расстояние между ним и Лавровой до миллиметра. Через мгновение он улыбнулся, впервые. Затем присел и расстегнул ее сапог. Он снимал ее сапоги вместе с чулками, а Лаврова смотрела на его голову. В гуще темных жестких волос серебрилась алюминием седина.
* * *
Лаврова проснулась в чужой постели.
«Минотавр, — подумала она. — Как я сразу не догадалась?»
Ее новый знакомец походил на мифического зверя как две капли воды.
Было раннее утро. Розовый шар весеннего солнца величественно выкатывался из-за горизонта, окрашивая невзрачную белую линкрусту своим нежным светом.
«Я выгляжу ужасно. Я всегда ужасно выгляжу с перепоя».
Лаврова прислушалась, безрезультатно пытаясь уловить звуки чужого дыхания за спиной. Она осторожно перевернулась. На кровати лежали только смятые, скомканные простыни и подушка без вмятины от головы. Было тихо. Так тихо, словно она осталась одна в незнакомой квартире.
«Ушел», — решила Лаврова и невольно почувствовала облегчение.
Она обмотала себя простыней, подхватила одежду, лежащую на черном, скинутом на пол одеяле, и пошла искать ванную, по пути разглядывая обстановку. Унылый хай-тек, никаких картин, аксессуаров. В этой квартире явно никто постоянно не жил. Наверняка она использовалась для кратких встреч с малознакомыми женщинами, Другими словами, для мимолетного поточного спаривания.
— Мужикам хорошо, — говорила мама подружки Лавровой. — Сунул, вынул и пошел.
Случайно Лаврова поймала свое отражение в огромном зеркале в прихожей. Северный утренний свет равнодушно выделил серый цвет кожи, синие круги под глазами. Она выглядела старше на десять лет. Оставляя свои проблемы в ночных клубах, она, как получалось, платила за это своей молодостью.
Горячий душ вернул румянец, но не вернул хорошего настроения. Она вяло натянула одежду и поплелась к выходу. Неожиданно Лаврова вздрогнула от щелчка. Она обернулась и увидела в глубине кухни Минотавра. Стоя к ней спиной, он наливал в кружку дымящуюся воду.
— Привет, — сказала она.
Не ответив и не обернувшись, он шагнул к окну. Она смотрела на него, он смотрел в окно. Она постояла у двери кухни и вышла, тихо захлопнув дверь чужой квартиры.
— Он не позвонит. — Лаврова вспомнила невинные ореховые глаза длинноногой девушки.
Глаза у Лавровой были старые, намного старше ее самой. Раньше муж называл ее глаза лучистыми, перед которыми нельзя устоять.
Лаврова чувствовала себя униженной. Это было странным. Она получила то, чего и ждала. И все же чувство унижения не проходило. Ее унизило то, что Минотавр занимался с ней любовью, закрыв глаза. Ее унизило то, что даже во время кульминации его лицо было бесстрастным и сосредоточенным. Ее унизило то, что он дисциплинированно делал свою поточную работу, не тратя времени на формальные чувства и слова, принятые среди людей, вступивших в необязательные отношения.
