Назад в Краснодар они возвращались на «Жигулях». Заднее сиденье машины отсутствовало, хозяин продал арбузы курортникам и порожняком ехал домой. Лаврова и ее муж возлежали на надувном матрасе, заменявшем заднее сиденье. Время от времени приходилось останавливаться, матрас сдувался, его нужно было подкачивать. Лаврова пожаловалась на сквозняк, хозяин, остановив машину, вышел и снаружи стал пальцами поднимать боковое стекло. Когда они, наконец, приехали на место, муж Лавровой повернул ручку дверцы, и она осталась у него в руках.
Лаврова смеялась как ненормальная. Жизнь тогда была вкусной, яркой и сочной. И Лаврова цеплялась за каждый день.
Приехав домой, интерн Лаврова вышла на работу в областную больницу, опоздав на две недели. В назидание ее отправили на полмесяца замещать врача сельской врачебной амбулатории в село Байгельды. Для Лавровой это не было наказанием, приключения продолжались, рядом плескалось Капчагайское море. Во время приема больных Лаврова нередко убегала под любым предлогом, чтобы перелистать справочники. Она окончила институт с отличием, но их не учили применять свои знания на практике. Главный врач СВА сразу свалил на нее все ночные дежурства, о чем Лаврова не жалела ни тогда, ни потом. Это стало для нее хорошей школой.
У главного врача было странное, редкое имя, в переводе на русский то ли паук, то ли паутина.
— Торгын, — подсказал колобок.
— Да, точно. Мне сказали, так иногда называют новорожденных, чтобы отвести дурной глаз.
— Когда вы убыли из Байгельды?
— Двадцать седьмого. Нет, двадцать восьмого августа.
Лаврова не заметила, как прищурились сливовые глазки колобка, как раздулись ноздри его расплющенного носа, сдвинулись лишенные растительности надбровья, напряглись желтые перезрелые яблоки его щек.
— Двадцать восьмого? — Его рука, без устали строчившая пузатой ручкой, застыла над вязью синих крошечных значков, острых и угловатых, совсем непохожих на своего хозяина — Вы уверены? Все же пять лет прошло.
— Да. Мне нужно было приехать домой двадцать девятого. У моего мужа… — Лаврова запнулась и сама на себя разозлилась. — Бывшего мужа, — поправилась она. — У него двадцать девятого августа день рождения.
— Что произошло ночью с двадцать седьмого на двадцать восьмое, не помните?
— Помню. Женщину привезли после автокатастрофы. В лобно-теменной части черепа дыра, обломки костей вонзились в мозг. Все лицо в крови. И волосы светлые тоже в крови, и одежда — Лаврова повела плечами. — У нее еще был открытый перелом фаланг правой кисти, пальцы только на кожных лоскутах держались.
— Что вы предприняли?
— Ничего. Почти сразу пришел главный с какими-то людьми. Он сказал, что займется пострадавшей сам.
— И вы ушли?
— Да. Главный сказал, что я не нужна. Случай слишком сложный. Не для моего врачебного опыта.
— И все?
— Все. Главный пожелал счастливого пути, ручкой помахал, и я ушла собираться домой.
— Вы сами сказали, случай был сложный. Разве главному врачу не требовалась квалифицированная помощь?
— Ну… — Лаврова пожала плечами. — До этого я из Байгельды в Капчагай больного с разрывом капсулы селезенки привезла. Врач приемного покоя кричал, что я ненормальная. Человек мог умереть в дороге от внутреннего кровотечения. Мне тогда просто повезло. С тех пор я с корифеями не спорила.
— Как вы считаете, такие повреждения у пострадавшей могли быть вследствие автотравмы?
— Не знаю, — Лаврова задумалась. — Трудно сказать. Если бы я знала больше…
— Что за люди были с главным врачом?
— Русские. Один высокий, другой пониже.
— Гражданские?
— Одеты в гражданскую одежду, а так, кто их знает, может, военные. Там же рядом гарнизон. Кстати, один из этих двоих был лидером.
— Почему?
— Он все время шикал на маленького. Маленький выглядел очень напуганным. Не в себе. У него на руках были свежие бинты. На голове бейсболка, низко надвинутая, потому я лица его не видела.
— Имен они не называли? — перебил Лаврову колобок.
— Нет. Только к главному врачу обращались по имени.
— Хорошо, — неожиданно для Лавровой он свернул допрос — Прочитайте, подпишитесь на каждой странице протокола и поставьте сегодняшнюю дату.
Он протянул Лавровой свою пузатую ручку, она была скользкой от жира. Лаврова наскоро прочитала и подписалась, стараясь скрыть отвращение.
— А дальше что?
— Ничего. Если вы понадобитесь, мы вас вызовем.
— Так что же все-таки случилось?
— Рядовая автотравма, — колобок закрыл за собой дверь и исчез в неизвестном направлении.
Лаврова, давясь, съела холодную картошку, она была жирной, как пузатая ручка. Приняла душ, надела пижаму и шерстяные носки. Ей было холодно. Она собиралась заснуть, но сон не шел. В ее тело вкрадчиво вползла тревога, она стянула гарротой ее шею, не давая дышать. Она сдавила сердце, сковала холодом ноги. Лаврову тошнило. Она вышла в туалет и, склонившись над унитазом, вложила два пальца в рот. Осклизлая, жирная жареная картошка выскользнула ужом и исчезла в сосудах ее дома. Лаврова выпрямилась, повернула голову и посмотрела на отражение в зеркале. Она увидела лицо того, кто убил человека и убил самого себя.
Глава 2
Гремели техно и R'n'B в ночном клубе «Метро». В этом заведении не было строгого фейсконтроля. Здесь расслаблялись люди с большими деньгами и маленькими. Они переступали порог и переходили в состояние броуновского движения, подчиняющегося только рваным, оглушающим ритмам наркомузыки. В этом месте каждый был сам по себе даже в самой большой компании. На танцполе стиралась личность. Лаврова любила это место, оно позволяло по-настоящему забыться.
В клубе царила другая Лаврова, без прошлого и будущего. Здесь она становилась такой, какой ей хотелось быть. Чужой для всех, без комплексов и страхов, без имени и фамилии, без рода и племени. Лаврова танцевала каждый раз до упаду. Ее алкали, жаждали незнакомые мужчины. Она же не хотела ничего. Ни с кем. Никогда.
— Эй, красотка, греби к нам!
Кто-то схватил Лаврову за руку. Она, смеясь, выдернула ее не глядя и проплыла между дергающимися куклами к стойке бара.
— Сухой мартини, пожалуйста, — сказала Лаврова и повернулась к танцполу. Краем глаза она видела приближающийся к ней бокал с мартини.
— За мой счет, — произнес чужой глуховатый голос.
Лаврова нехотя крутанулась на стуле. Ее взгляд остановился на глазах, прикрытых козырьками набрякших коричневых век. Они смотрели пасмурно. Так не бывает у людей, желающих познакомиться. Лаврова, не зная, что сказать, приподняла бокал с мартини.
