Павел Петрович смутился, велел крикнуть камердинера и сказал, что он прав — зеленый кафтан стар, пусть дадут поновее.
«Из сей поступки, — заключает Порошин, — сделал я наблюдение, что очень возможно исправлять в его высочестве случающиеся иногда за ним погрешности и склонить его к познанию доброго. Надобно знать только, как за то браться».
Если характер великого князя со временем мог претерпеть изменения к лучшему (чего, впрочем, не произошло), то в уме и остроумии десятилетнего Павла Петровича сомневаться не приходится.
Однажды Никита Иванович Панин спросил великого князя:
— Как вы думаете, лучше повелевать или повиноваться?
— Все свое время имеет. В иное лучше повелевать, в иное — повиноваться. — И добавил: — Мне кажется, кто не умеет повиноваться, не умеет и повелевать.
В другой раз великий князь участвовал в генеральной репетиции балета, который ставили на дворцовой сцене под руководством танцовщика Гранже. Не успел Павел Петрович выйти на сцену, как ему принялись хлопать. Августейший танцор оробел и сбился с такта, из-за чего пришлось повторить сцену. После представления великий князь добродушно посетовал:
— Не успел я выйти, уже аплодируют. То-то уж настоящие персики. Ой, двор, двор!
Когда было получено сообщение о кончине австрийского императора, за обедом стали сочувствовать великому князю, имевшего титул тамошнего принца, и выражать надежду, что новый император проявит благосклонность к нему.
— Что вы ко мне пристали? — возмутился Павел Петрович. — Какой я немецкий принц? Я — великий князь российский!
Судя по приведенным Порошиным фактам из жизни великого князя, Россия должна была обрести в будущем блистательного императора. Лев Толстой, познакомившись с порошинскими записками, назвал их драгоценнейшей книгой и решил серьезно заняться изучением жизни императора Павла I. «Я нашел своего исторического героя — писал он о своем новом литературном замысле П.И. Бартеневу. — И ежели бы Бог дал жизни, досуга и сил, я бы попробовал написать его историю».
К сожалению, великий писатель не осуществил своего намерения. А большинство историков, в угоду то ли времени, то ли властям, а, может быть, и просто по недомыслию, превозносили и продолжают превозносить по сей день Екатерину II, очерняя при этом сложный и привлекательный образ Павла I.
Когда Екатерина II путешествовала по Прибалтийскому краю, поручик Мирович пытался освободить свергнутого с царского престола и томившегося с 1741 года в Шлиссельбургской крепости императора Ивана VI. Но тюремщики успели исполнить приказ здравствующей императрицы и умертвили ни в чем, кроме своего высокородного рождения, неповинного узника. Императрица отнеслась спокойно к этой трагедии, продолжала веселиться на балах, а по возвращению в Петербург казнила Мировича, а тело его сожгли «купно с эшафотом».
Совсем по иному отнесся к злому делу впечатлительный великий князь. «Всякое внезапное или чрезвычайное происшествие весьма трогает его высочество, — записывает Порошин. — В таком случае живое воображение и ночью не дает ему покою. Когда о совершившейся 15 числа сего месяца над бунтовщиком Мировичем казни изволили его высочество услышать, также опочивал ночью весьма худо».[3]
Понятно, что в записках, которые Порошин не скрывал от других, он не смел ни слова сказать об отношении своего воспитанника к убийству Ивана VI. Но нетрудно догадаться, что оно произвело на цесаревича еще большее впечатление, чем казнь Мировича.
Обучение Павла Петровича чередовалось с играми в шахматы, бильярд, волан (перебрасывание ракетками пробкового полшарика с перьями). Всеми этими играми не брезговали при дворе даже седовласые первые сановники. Немалое значение в воспитании имели частые спектакли на придворной сцене, где ставились балеты, комические оперы и драмы. Павел Петрович сам нередко выходил на сцену и даже пробовал свои силы в сочинении шуточной трагедии, среди персонажей которой были его собаки Султан и Филидор.
Подмечал высокорожденный мальчик и фривольные нравы двора. Как-то, шутя, после обеда один из вельмож заметил, цесаревичу скоро настанет пора жениться. Он покраснел от стыдливости и, сильно волнуясь, выпалил:
— Как я женюсь, то жену свою очень любить стану и ревновать буду. Рог мне иметь крайне не хочется.
Влюбляться в барышень великий князь начал лет с одиннадцати, танцевать приглашал самых хорошеньких и тщательно следил, чтобы его букли, чулки и кафтан выглядели франтовато.
«За чаем, — рассказывает Порошин, — изволил разговаривать со мною о вчерашнем маскараде, и сказывал мне, между прочим, какие у него были разговоры с Верой Николаевной. Он называл ее вчерась червонной десяткой, подавая тем знать, что она многим отдает свое сердце. Она говорила, что одно только имеет и, следовательно, дать его не может более, как одному. Государь цесаревич спрашивал у нее: “Отдано ли сие сердце кому или нет?” И как она сказала, что отдано, то еще изволил спрашивать, что если бы он ее кругом обошел, то нашел бы ее сердце? Она говорила, что оно так к нему близко, что и обойти нельзя».
Как и большинство мальчиков, Павел Петрович любил играть в войну. Но если обыкновенный ребенок скакал по лужам верхом на палке, воображая себя полководцем, то великий князь ездил в Красное Село смотреть парады войск и, получая знаки почтения от военных, реально ощущал себя полководцем.
Биографы обвиняют его в излишней склонности с юных лет к военному делу, строевому шагу, армейскому мундиру. Но он не был исключением, еще Петр I посвящал весь свой детский досуг маневрам и стрельбе во главе своего потешного войска. Почти все мужчины Дома Романовых, вплоть до падения монархии в 1917 году, даже в зрелом возрасте не переставали играть в солдатики, только не в оловянных, а вполне живых. Для этого в Петербурге существовали гвардейские полки, которые не столько обучались военному делу, сколько «военному балету» — умению красоваться на бесчисленных парадах.
В 1767 году императрица отправилась в поездку по Волге и взяла с собой сына, мечтавшего проплыть до Астрахани на галере. Но не успели, пока еще посуху, добраться до Москвы, как Павел Петрович тяжело заболел, и мать отправилась в плавание без него. Горю наследника не было придела. Хорошо, что оно быстро иссякает, пока ты молод и полон грез.
Известный английский доктор Димедаль, прививший оспу императрице и ее сыну, писал в воспоминаниях: «Цесаревич и великий князь, единственный сын ее величества, росту среднего, имеет прекрасные черты лица и очень хорошо сложен. Его телосложение нежное, что происходит, как я полагаю, от сильной любви к нему и излишних о нем попечений со стороны тех, которые имели надзор над первыми годами наследника и надежды России. Несмотря на это, он очень ловок, силен и крепок, приветлив, весел и очень рассудителен, что нетрудно заметить из его разговоров, в которых очень много остроумия».
Императрица Елизавета Петровна
