— На жизнь хватает. Мои предки жили в этих краях… мне было все равно, куда ехать, вот и решила…
— Да ну? А чего со старого места сорвалась? Несчастная любовь? — иронично хмыкнул капитан.
Они отсюда не уйдут просто так. Нечего и надеяться.
Вот только если беглая ведьма так страшна, почему они насмехаются, а я — едва на ногах стою от ужаса?
— Оставаться на прежнем месте я не могла. Там подходящей работы не было.
— Или тебя там раскрыли, вот ты в бега и ударилась, — припечатал капитан.
— Господин, — пролепетала я. В голове роились мысли: что делать? Обязательно нужно что-то сделать, что-то сказать. Что-то правильное… иначе будет поздно.
— Господин, я не сделала ничего плохого.
Плохой выбор. Так все говорят…
Вот и капитан не поверил. Лишь ухмыльнулся.
— Ну да? А это как же?
Один из парочки стражников передал капитану то, чего я прежде не заметила. Правда, я слишком боялась разглядывать пришельцев… Капитан показал нам с Мартиной измятый ком вощеной бумаги, обвязанный зеленой ленточкой, которая уже была грязна, но цветная бусина все еще держалась на ней.
Тот самый кулек, который я готовила для детей Мартины и потеряла, убегая из парка. Терину доставались почти все вкусные гостинчики, а бусины — его сестре. Она нанизывала неровные стеклянные кругляши на веревочку и скоро у нее должно было получиться настоящее ожерелье…
Мартина не могла не узнать и двойной бант, который был перевязан сверток, и злосчастную бусину…
— Будете еще отпираться? — спросил капитан.
Я только и смогла повторить:
— Я ничего плохого не сделала.
— Разберемся. Забирайте обеих!
Мартина ахнула. Из-за занавеси послышался надсадный кашель, а потом тихое испуганное: «Мама!» Мартина всплеснула руками.
— Пожалуйста! — взмолилась она. — Я ничего не знала! Да разве бы я пустила ее на порог?! Не знала! Поверьте, не знала! Пощадите ради детей! У них ведь никого, кроме меня…
— Начинается, — скучающе протянул капитан. — Нарожают ублюдков, а потом на жалость давят. Да может ты их украла у какой-нибудь честной женщины!
— Мои! — выкрикнула Мартина сквозь слезы. — Мои они!
— Ну, так скажи спасибо, что мы твою конуру вместе со щенками не подпалили!
Мартина заскулила, пошатнулась. Один из стражников подскочил к ней, схватил за плечи, подтолкнул к выходу. Второй шагнул ко мне. В руке его уже была веревка. Я попятилась. Он настиг, грубо развернул, прижал к стене. Руки мои были связаны и меня снова дернули.
— Иди давай!
За занавеской всхлипывали дети, на улице — рыдала Мартина. Я словно плыла, не чувствуя ног. Сил хватало только на то, чтобы не упасть.
* * *
У меня отобрали одежду и обувь, все — под скабрезные шуточки. Я осталась в одной нижней сорочке. От взглядов некуда было деться… Хотя никто не пытался зайти дальше, хватало ощущения собственной незащищенности. Но и этого унижения оказалось мало. На меня выплеснули ледяную воду из нескольких ведерок. Хватило бы и одного, но развлечение явно пришлось страже по вкусу.
Наконец, меня запихнули в сырую, темную камеру, где не было никакой возможности согреться. В углу догнивал ворох соломы… Смрад пропитал все вокруг, и я скоро как будто растворилась в нем. Едва ли толика света пробивалась сквозь крохотное зарешеченное окошко под самым потолком. Стражники, освещавшие себе путь масляной лампой, забрали ее с собой. Что-то шуршало в углах, за тяжелой, обитой железом дверью, время от времени слышались шаги: должно быть, караульные делали положенный обход, но я каждый раз сжималась от дурных ожиданий. Меня трясло от холода, страха и неизвестности. Прислонившись к стене, я обхватила колени и так просидела до самого утра, когда свет все же пробился в оконце, обозначив, что прошла только ночь, а мне показалось — минуло бесконечно много времени. Слезы все еще не засохли на моих щеках, сорочка была сырой, меня сотрясали приступы дрожи, которую подолгу невозможно было унять.
И все же, я, наверное, забылась или вовсе потеряла сознание. Из странного полузабытья меня вывел лязг открывающейся двери, и я встрепенулась, попыталась вскочить, не сразу сообразив, что происходит. Тело не слушалось и я, охнув, шлепнулась обратно на пол под смех явившихся стражников.
Меня вытолкнули из камеры и потащили куда-то без всяких объяснений. Да и какой смысл разговаривать с узниками? Для этого есть палач и дознаватели… Взгляды словно липли к сорочке жирными пятнами, добавляя на ней грязи. Я невольно вжимала голову в плечи и кусала губы. Все было как в тумане.
Это происходит не со мной… Пожалуйста, пусть не со мной. Не со мной!
Меня втолкнули в помещение, где уже находились несколько человек. Должно быть, дознаватели. Один сидел за столом, на котором лежал знакомый сверток, все еще подвязанный праздничной зеленой лентой. А рядом — стояла кружка. Я сглотнула…
Еще на столе лежал лист бумаги плохого качества, а рядом — стояла кособокая глиняная чернильница.
Наконец, в комнате была Мартина. Испуганная и заплаканная, нервно сцепившая пальцы в замок. Она была в платье и в отсыревших туфлях…
Мартина сидела на стуле у стола. Других свободных стульев не имелось, меня просто подтолкнули вперед и один из стражников остановился рядом со мной — наверное, чтобы не дать упасть в случае чего.
Мартина посмотрела на меня — и тут же отвела взгляд. Не знаю, кто из нас двоих представлял более жалкое зрелище.
— Ну что, признаешь, что помогала ведьме, замышлявшей против Его Величества? — спросил человек, сидевший за столом.
Мартина покачала головой.
— Не было ничего! Господа, отпустите… ради детей!
Должно быть, с ней уже говорили, и я легко могла представить, что она на все вопросы так и отвечала, помня лишь о детях, оставшихся дома без присмотра…
Человек грохнул кулаком по столу и рявкнул:
— Не было ничего и ничего-то ты не видела? Издеваешься?! Она у тебя почти полгода прожила, ты сама говорила!
— Два месяца-то всего, — пролепетала пришибленно Мартина, не глядя на меня. — Но я и правда не видала ничего такого, господин!
— А это? — палец дознавателя почти уперся в злосчастный сверток.
— Так ведь я уже сказывала, Милика… девушка эта работала в лавке сладостей. Она… приносила деткам… иногда. Добрая она, — почти шепотом добавила Мартина.
Дознаватель поднял на меня взгляд и вдруг ухмыльнулся.
— Добрая, говоришь? Конфетки, значит, деткам таскала. А что же она эти конфетки магией приправляла? Без этого не вкусно?
Мартина дернулась, будто ее ударили. И тоже уставилась на меня, с неверием и ужасом одновременно.
