— Ты, как всегда вовремя, Фардайл, — процедил сквозь зубы Могвид, и Эррил различил в голосе говорящего неприкрытую ненависть. Да, оказывается, между братьями было слишком много невысказанного...
Волк проскользнул к ногам брата и сел, высунув пышущий жаром розовый язык. Его яркие янтарные глаза напряженно и требовательно смотрели на Могвида, но через несколько секунд волк слегка склонил голову, выйдя из контакта, и побежал к ближайшей луже напиться.
— Все в порядке? Что сказал пес? — поинтересовался Крал.
Прежде, чем оборотень ответил, Елена резко повернулась к горцу.
— Это не пес! И не смей называть его так!
— Он шутит, шутит, — поспешил на помощь Эррил и тоже подошел к Могвиду. — Ну, что там узнал твой братец? Как тропа?
Могвид отодвинулся от Эррила и на всякий случай подошел поближе к огру.
— Он говорит, что многие тропы затоплены тающей водой. Пройти по ним невозможно. Но путь на севере свободен, если не считать нескольких небольших потоков.
Эррил кивнул.
— Отлично. Тогда у нас есть выход в долину и на равнины.
— Есть еще одно обстоятельство... — замялся оборотень.
— Что такое?
— Он сказал, что они... очень дурно пахнут.
Елена подошла к говорящим, и в глазах ее заметалось беспокойство.
— И что это значит?
Эррил потер больную ногу.
— Да, как это понимать?
Могвид посмотрел на раздавленные его сапогами цветы.
— Они нечисты. Что-то вроде... — оборотень неопределенно покачал головой.
Толчук заворочался и прокашлялся.
— Волк ведь говорит картинками, — попытался объяснить он. — И я, наполовину сайлур, тоже кое-что понял. У волка раздуваются ноздри. Свободные тропы пахнут гниющей падалью.
— Но что это значит? — осторожно повторила вопрос девочка.
— Волк предупреждает нас, что проход открыт, но в этом он чует какую-то ложь, подковыку. Что-то, что должно заставить нас быть осторожными.
В это время Фардайл напился и, притрусив обратно, сел у ног Елены, ткнувшись ей в бок влажным носом. Она ласково почесала его за ухом, и волк заворчал от удовольствия, как щенок.
Эррил подумал, что, возражая против того, чтобы Фардайла называли собакой, Елена сама относится к нему именно так, но промолчал. Близость, возникшая между волком и девушкой, каким-то образом успокаивала его и убаюкивала ненужные опасения. Особенно лишние перед выходом в дальний путь.
— Значит, вперед, — вздохнул он. — Но держите глаза и уши настороже.
Пока все были заняты последними приготовлениями, Могвид зашел за повозку с дальней стороны. У него были свои дела. Заметив в толпе провожавших их горцев согбенную старуху, он довольно ухмыльнулся, достал три монетки, но, подумав, одну все же положил обратно в карман. Двух будет достаточно.
Он прислушался: все были заняты разговорами и делами. Отлично. Он осторожно махнул старухе рукой, и скоро ее свистящее дыхание послышалось уже совсем рядом с повозкой. Могвид прикусил нижнюю губу, ненавидя свою зависимость. Но одному ему было бы все равно не справиться. Он призывно звякнул монетками — что ж, эти блестящие кругляши чужими руками сделают то, чего он сам сделать не может.
Старая седовласая женщина, опиравшаяся на посох из отполированного верескового деревца, добралась, наконец, до повозки и встала рядом с Могвидом. Когда-то она, должно быть, была значительно выше его, но годы согнули ее столь немилосердно, что теперь ей приходилось высоко запрокидывать голову, чтобы заглянуть в лицо оборотню. Она долго смотрела на него глазами цвета черного гранита и молчала. Бесчисленные зимы искорежили ее тело, и порой она ощущала себя глыбой льда или вечным снегом на вершинах продуваемыми всеми ветрами гор.
Неожиданно Могвиду стало не по себе.
Отведя глаза от ее странного взора, он облизал пересохшие губы.
— Сделала ли ты то... о чем я тебя просил?
Старуха посмотрела на него еще внимательней, но вздохнула, кивнула и слегка распахнула полы своей видавшей виды вытертой лисьей шубы.
— Мы, горцы, хорошие исполнители, разве не знаешь? — прошамкала она и стала подносить к Могвиду мешочек из козьей шкуры. Но когда он уже протянул к нему руки, она внезапно отдернулась. — А зачем тебе это, признавайся?
Он был готов к такому вопросу.
— Небольшой сувенир, — ответил он, как можно небрежней.
Глаза старухи сузились.
— Да ты хитрец, — прошипела она. — Хитрец, да и для себя одного.
— Не понимаю, что?
Старуха топнула башмаком.
— Ты провонял ложью!
Могвид отскочил. Неужели она догадалась? Рука его уже осторожно нащупывала рукоять кинжала за поясом.
— Не мне судить твою судьбу, а дело есть дело, — неожиданно сменила гнев на милость старуха и снова протянула ему мешочек. — Скалы сами оценят твои дела и воздадут по заслугам.
Дрожащей рукой Могвид повесил мешочек на грудь и, не в силах произнести ни слова, долго шарил по карману в поисках третьей монетки. Он каким-то образом почувствовал, что надо сделать этот жест щедрости.
— Возьми... За все беспокойства, — наконец, прохрипел он, протягивая ей на ладони три монеты.
Но старуха вдруг сильно ударила посохом по его руке, и три сверкающие монеты упали в грязь.
— Только серебро очистит мои уши от твоей лжи! — прохрипела она.
Могвид потер ушибленную руку и быстро выудил из другого кармана серебро, которое осторожно вручил старухе, не сводя глаз с ее посоха.
Деньги исчезли в складках шубы и, недовольно ворча, старуха повернулась к Могвиду спиной, успев пробормотать на прощание:
— Но всегда помни, что ты купил это ложью, хитрый лис! И когда-нибудь ты сможешь обнаружить, что награда не равнозначна цене! — С этими словами старуха вышла из тени повозки и скрылась за углом.
Не равнозначна цене? Могвид дрожащими пальцами развязал мешочек и уставился на его содержимое. На его лице появилась улыбка. Содержимое стоило любых денег.
Внутри отливали золотом несколько прядей Елениных волос.
Доказательство ее ведьмовства.
В тени раскидистых ветвей дуба царило молчание. Не было слышно ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Вайрани прислушалась. Все было тихо. Тогда обнаженная, прикрытая лишь длинными черными волосами, она опустилась на колени прямо на подгнившие сосновые иглы, опаленные когда-то огнем. Кожа ее отливала бледным лунным светом.
Она задержала дыхание. Помешать мог любой звук.
Ее дети поработали прекрасно. На лигу вокруг в лесу не осталось ничего живого. Даже отсюда она видела пространство, усеянное маленькими тельцами мертвых обитателей леса — задушенными белками, разноцветными птичками, даже красная олениха лежала на опушке с мучительно искривленной от действия яда шеей. Удовлетворенная Вайрани нагнулась еще ниже.
