Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
– Я был в онкологической палате…
– Онко-что? – фыркнул Джон.
– Палате? – нахмурился Саймон. – Типа, в больнице?
– Рак, – угрюмо сказал Элтон. – Не круто, чувак. Над этой хренью не смеются.
– Я докажу! Я… – Дайс выпал из моей руки, и я присел. Я схватил ручку, и пока остальные нависали над дайсом, складывая выпавшие числа, я отодвинул края игрового поля и принялся писать с таким нажимом, что покоробилось отполированное дерево.
– Так, с тобой мы закончили, Никки.
– Что? – моргнул я. Симпатичная медсестра Лиза тянулась к моей руке. Я отдернул ее.
– Тише, – улыбнулась она. – С тобой закончили. Можно вынуть иглу.
Она принялась отматывать марлю с моего предплечья. Над ней болтался пакет химии, раньше набухший от яда, словно железы за змеиными клыками, а теперь дряблый, почти пустой, лишь с несколькими каплями желтого яда.
– Много галок наловил?
– Что?
– Ты совсем замечтался. Уставился в потолок. – Она закончила с марлей и принялась вытаскивать иглу, держа наготове кусочек ваты на случай, если пойдет кровь.
– Я словно вернулся в прошлую неделю. – Я напрягся, когда выходила игла. Это было не столько больно, сколько колюче, но ощущение было неприятным. – Из-за этого могут возникнуть кошмары?
Лиза поджала губы и выпрямилась:
– Многие дети видят кошмары в больнице. Не волнуйся из-за этого. Мы будем проверять, как у тебя дела, по ночам, чтобы удостовериться, что у тебя нормальная реакция. Можешь нажать кнопку вызова, если тебя замутит. Мы дадим тебе лекарство.
– Лекарство от лекарства, – моргнул я. Какая-то часть меня так и осталась в комнате Саймона. Мне все еще казалось, что в моих руках зажата ручка. Я опустил взгляд, но, вопреки ожиданиям, мои руки не были перепачканы чернилами. – Я хотел сказать, из-за этого возникают галлюцинации и все такое?
Лиза покачала головой. Ее волосы были завязаны в узел.
– Не беспокойся ни о чем подобном, Никки. Все будет хорошо.
Она ушла, увезя моток марли и иглу на тележке. Я смотрел ей вслед.
В лишенной окон палате стало немного ярче, и раздался топот: наступило утро. Было слышно, как на посту медсестер пришедшая дневная смена здоровалась с уходящей ночной. Ничего не соображая, я повернулся, запутавшись в простынях. У меня все ныло, словно я ночью бегал по бесконечным коридорам, а не смотрел скучные сны.
Спал я плохо. Боль в суставах, агония, которая без предупреждения принялась гарцевать по костям моих рук и ног, постоянно вытаскивала меня из и без того неглубокого сна. Когда боли начались впервые, мать сказала, что это мое тело растет и что большинство мальчиков так себя чувствуют, если они намереваются вырасти на фут за год. Тело росло, и боли росли. С этими симптомами меня направили в кабинет местного терапевта, с ними же от меня и отмахнулись и сказали прийти через три недели, что я и сделал вместе с моей негодующей матерью. На сей раз нас ублажали обещаниями провести «обследование» в больнице.
После первой долгой химической ночи моя мать прибыла ровно в девять, к началу часов посещения. Поток родителей ворвался в палату, и она вместе с ними. Пока остальные родители с любопытством осматривали палату, взгляд матери оставался прикованным ко мне. На остальных детей она даже не взглянула.
– Как ты себя чувствуешь, дорогой?
– Я… я не знаю. – Я видел, как напрягается ее лицо. – Хорошо! – сказал я. Ее брови изогнулись. – Не то чтобы плохо… – Я наконец решил остановиться на варианте, близком к правде. – Странно.
– Они сказали, что тебя будет тошнить. – Ее взгляд скользнул по ведерку на моем столе. – И выпадут волосы, разумеется. – Она взглянула на мою челку, словно ожидая, что она уже начала редеть. Словно мои непричесанные космы, исправно находившиеся на моей голове на протяжении пятнадцати лет, только и поджидали момента, чтобы выпасть при первой же возможности.
– С кем ты разговаривала в коридоре прошлой ночью? Кто этот мужчина?
– Какой мужчина? – Она немедленно приобрела виноватый вид. Никогда до этого я не видел ее виноватой. Ну разве что, когда она мне сказала, что попавший под поезд отец умер моментально. Я прочитал в местной газете, что это был скользящий удар и он умер в больнице той ночью. Это меня всегда беспокоило. Он выбрал быструю смерть и потерпел неудачу, несмотря на то, что это был поезд. Будто бы, когда вселенная дала ему рак, было предрешено, что он будет страдать так или иначе.
– Высокий такой, лысый. – Я потрогал свои волосы. – И что ты здесь делала так поздно?
– Я кое-что забыла. Пришлось вернуться. – Она жестом подозвала проходившую мимо моей койки медсестру. – Николасу сегодня будет разрешено переночевать дома?
– Судя по записям, врачи сделали все, что могли. Все в порядке. – Ее улыбка сочилась профессиональным оптимизмом. – Можете забрать Николаса домой, как только он почувствует, что готов. Мы отправим вам подтверждение следующего сеанса. Следующая неделя, то же время – боюсь, ему вновь придется остаться на ночь.
– Ну вот и отлично. – Мать скопировала улыбку медсестры и повернулась ко мне: – Ты готов ехать?
Тем все и закончилось. Пять минут спустя я выходил в огромный внешний мир, словно ничего не произошло, словно мои вены не были накачаны ядом, словно за моей спиной не осталось полдюжины умирающих детей, выглядевших, как тела из концлагерей, репортаж о которых нам показывали на уроке истории. Еве пришлось остаться. По крайней мере, пока ее не перестанет тошнить, как они сказали. Я остановился у края ее койки, чтобы попрощаться. Она выглядела болезненно, но продолжала озвучивать все, что приходило ей в голову, даже в присутствии родителей, стоявших по обе стороны ее койки.
– Ага. Увидимся на следующей неделе.
Мне показалось, что я должен что-то сделать. Вытянуть руку, возможно, похлопать ее по ноге, выступавшей из-под простыни. Но я этого не сделал. Тем более под осуждающим взглядом ее родителей. А почему ты не болен?
Ева выдавила из себя улыбку:
– Увидимся на следующей неделе. Я не подумала об этом. Мы теперь каждый раз будем видеться. Мы… Как это называется? Син-кро-ти-зировались? Это мои мама и папа. Увидимся, Ник! До встречи!
Она продолжала говорить, пока я следовал за матерью к выходу, словно наш разговор был веревкой, которая привязывала меня к ней, и она ни за что не отпустила бы меня, пока держалась за эту веревку.
Это всегда большое потрясение – попав в какую-то большую передрягу, увидеть, что мир с безупречным безразличием продолжает жить, как жил раньше. Умирает Элвис, Чарльз берет в жены Диану, и ты чувствуешь себя на одной волне, в одном потоке со всеми окружающими, даже если они не хотят быть частью этого потока. Но стоит обернуться, и оказывается, что, когда умирает твой отец или когда твоя кровь ополчается на тебя, мир совсем не изменяется. Планета вращается, птицы поют, а еще ездят автобусы, люди ходят на работу и занимаются своими делами, и продавец в магазинчике за углом все так же огрызается, как будто ты ему навязываешь свои деньги.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53