Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
— Жена, говорю, у тебя рожает. Иди подмогни, а не дурью майся.
Охотник не отказал себе в удовольствии поторопить мужика пинком. Тот, низко склонившись, добежал до противоположной стены, чудом не пробив её дубовым лбом, и только сильнее разозлился:
— Ты на меня руку поднять посмел?! Да я тебя!.. Да я… — сложил кулаки и неумело поводил ими в воздухе, навроде как угрожая.
— Печь, — напомнил Верд, не двигаясь с места. — Потухнет — худо придётся.
— Я тебе сейчас покажу худо, морда резаная!
Верд отшагнул в сторону, и на этот раз староста, взяв хороший разгон, всё ж таки долбанулся об стену и, рассвирепев, бросился на пришельца. Снова промахнулся и сшиб с ног мамку, а та, заверещав, утянула в кучу-малу и тёщу.
— Печь растопите, дурни! — повысил голос охотник, но кто ж его услышит за руганью и воплями. — Оглоеды налетят, — сожрут всех!
Бесполезно. Верд плюнул прямо на пол и настежь распахнул дверь в комнату роженицы.
— Куда?! — взвыли вслед мамки, вдруг вспомнившие, что впускать мужей на таинство строго-настрого запрещено Богами, но чихать он хотел на их слова. Сами наложили — сами пускай и разгребают. А подставляться за бесплатно он не намерен. Ушёл бы один, не задумавшись, но не бросить же колдунью: от её тощего тельца оглоеды и косточек не оставят, а у Верда на Таллу имелись совсем другие планы.
Вспотевшая, утирающаяся рукавом, в сползшем с одного плеча платье, она носилась у кровати роженицы, щупая, заглядывая, куда не следует, нашёптывая ласково:
— Потерпи, Данушка! Ты сумеешь, милая! Давай, вдохни поглубже и ещё разок напрягись! — она подняла на Верда чистые голубые глаза: — А ты здесь чего? Мужам нельзя…
Муж, которому нельзя, мотнул головой, точно отгоняя доставучего слепня, и молча стиснул запястье девушки. Потянул.
— Куда? — заупрямилась она, упираясь пятками и отклоняясь назад. — Да что с тобой?! Дана!
Охотник зло бросил, не оборачиваясь:
— Подохнет сейчас. Как и вся их семейка. Оглоеды летят.
— Как оглоеды? — ахнула колдунья, только сейчас сообразив, как озябла. — А печь как же? Надо дров добавить…
— Нету больше дров. Опоздали. Дерево не загорится, пока они не получат своего. Мы уходим, а эти как хотят. Ай! Дура, что делаешь?!
Отскочив, как дикая кошка, Талла почмокала губами, словно пыталась распробовать укушенную только что руку:
— Я остаюсь. Подойдёшь — вцеплюсь ещё куда-нибудь, где больнее. Неужто предлагаешь роженицу бросить?
Верд задрал рукав. Два полукруглых следа от зубов перечёркивали старые боевые метки.
— Дурная девка! — нет уж, дудки! Некогда церемониться: через плечо упрямицу и во двор! Кусаться удумала, гляньте на неё!
— Сказала, не пойду! — девчонка единым прыжком перескочила полкомнаты, задрав юбку, взобралась с ногами в изголовье кровати и умостила голову Даны на коленях, погладила её щёки, утешая, снимая жар.
Верд не раз видел, как колдуют обладающие даром. Так свежий ветер обдувает горячий лоб в жаркий полдень, когда идёшь, увешанный доспехом, и уже ненавидишь палящее светило в небе.
Талла коснулась алых щёк роженицы, и невидимая сила проявилась, засияла сквозь её кожу, потекла ручьями по жилам, вытягивая, выпивая боль из тела женщины. Руки светились, как бледные голубоватые звёзды. Морщины на лбу Даны разгладились, мука перестала кривить лицо. Женщина задышала ровно, правильно, как наверняка учили. А Талла сидела, прикрыв свои голубые очи полупрозрачными веками, и знать не знала, что творилось вокруг.
А творилось худое.
Ещё недавно раскалённая печь перестала греть. Напуганные тётки успели выстудить избу или что похуже?
Метель взвыла протяжно, жалобно. Словно и она испугалась того, что пришло поживиться молодым мясом. По стенам заскребло, заскрежетало, зацарапалось… Оглоеды!
Верд ещё мог бы удрать в одиночку. Переждал бы у ближайших соседей, а то и вернулся бы к опустевшему жилищу колдуньи. Но он был из тех, кто не выпускает товар из рук и не бросает дело на середине. Поэтому охотник выхватил меч.
Пока он, стараясь не дышать и не двигаться, прислушивался, нутром, внутренней чуйкой угадывая, откуда явится враг, Талла приоткрыла и скосила один хитрый глаз. Тихонько облегчённо выдохнула: нечистая сила боится доброй стали не меньше, чем святого огня. Авось с таким защитником до утра никто живота не лишится.
Они налетели разом с четырёх сторон.
Размером с летучих лисиц, да только куда более зубастые и голодные. Стены не стали преградой для бесплотных духов: лишь жар сдерживал их, но теперь, поборов его, монстры готовились пировать.
Верд отогнал их круговым росчерком меча, придвинулся к постели и замер, следя краем глаза за копошащимися в неосвещённых углах тенями.
Решив, что воин отвлёкся, оглоеды взмахнули крыльями, разом, как одно неживое, разделённое на части существо, нападая с нескольких сторон, метя в беззащитное горло. Но воину ни к чему озираться, рассматривать каждого врага. Он хребтом знает, когда заходят со спины. Охотник припал на корточки в последнюю секунду, кончиком меча вспарывая чёрное брюхо самого нерасторопного оглоеда. Тот завизжал, заметался, захлопал крыльями. Из брюха дымными лентами свисали призрачные внутренности, бледнея и рассеиваясь от каждого движения. Остальные вторили: смерть одного — боль для всей стаи.
— Мамочка! — заметалась роженица. — Мамочка!
Окликнутая забарабанила кулаками в дверь: впустите! Да Верд метнулся раньше, загораживая проход, подпирая плечом. Сунется кто — живым не уйдёт. Оглоеды вечно голодны и не чают тот голод утолить.
— Терпи, Данушка! Скоро, скоро закончится всё! Верд!!!
Едва успев обернуться, охотник рубанул сверху-вниз, рассекая надвое зависшего у кровати нечистого.
— Бабы, — презрительно бросил охотник, поджимая губы: всё ж блестящие восторгом глаза юной колдуньи тешили давно очерствевшее самолюбие.
Он провернул клинок, ловя отражение затухающей лучины, направил солнечного зайчика в скопище хищников, разгоняя их, разделяя на части большое, целое и зубастое.
Понятливая Талла добавила ещё лучинку, вторую, третью — сколько нашлось. Лишь бы не потух живительный огонь! Лишь бы Бог с Ножом не отвернулся, уберёг!
Бог с Ножом, понятно, являться не собирался. И брат его, Бог с Ключом, и сестрица с Котлом — никому дела не было до измученной Даны, до противной божествам девки с даром, и уж точно не собирались они выручать охотника без чести и совести. Пришлось Верду самому становиться защитником. Не с ножом, так с мечом. Чем хуже-то?
Взмах — и раненый оглоед падает на пол, чтобы рассыпаться дымными кольцами, затрепыхаться.
Удар — и стонет, мечется роженица, визжит не хуже нечистика.
Свист — и Талла утешает, шепчет, подбадривает. И уже кажется, что не Дану, а Верда. Гладит по щекам, утирая холодный пот, касается губами лохматой головы. А по голубым сияющим нитям, что тоньше паутины, утекает из тела усталость.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
