– Откуда ты знаешь, что он – не еврей?
Кадиш выхватил фонарь и направил на голову убитого.
– Посмотри на этот нос. Такими Господь евреев не жаловал, как минимум, две тысячи лет. У тебя шнобель при рождении был больше.
Кадиш поднес фонарь к своему подбородку – получились эдакие солнечные часы. В семье Познань считали (а нередко так и говорили), что могучий носяра Кадиша был самым скромным из трех. При всей научной недостоверности от такого доказательства не отмахнешься. Кадиш опустил фонарь и взял Пато за руку.
– Пора домой, – сказал он. – С евреями на этой стороне пусть разбирается Фейгенблюм со своим правлением. А нам, мой hijo de hijo de puta[15], своих евреев хватает.
Кадиш откашлялся, как всегда поутру, почесался, где чесалось. Приплелся на кухню и с удивлением обнаружил там жену – что это она задержалась? На столе лежала развернутая газета, и Лилиан, держа страницу за край, посмотрела на него поверх узеньких очков.
Кадиш поцеловал жену в щеку, сел рядом.
– В сегодняшних газетах еще не напишут, – заметил он.
– Откуда ты знаешь, что я ищу? – спросила Лилиан.
– Раз ты не на работе, значит, устроили засаду.
– Вечно все и вся против тебя.
– Это точно, – не стал возражать Кадиш. Он похлопал по лежавшей на столе газете. Лилиан достала из-под нее пепельницу.
– Угробишь себя, – сказала она.
– Разве ты против?
Лилиан снова сунула руку под газету, извлекла зажигалку, передала Кадишу, но тот ее руку не отпустил – взял в свою.
– За сына боюсь.
– Чем больше все боятся будущего, тем больше желающих стереть имена.
– Неровен час, твой бизнес станет слишком опасным.
– Наконец-то я стал прилично зарабатывать, а ты хочешь, чтобы я остановился? Но ты потерпишь? Я ведь еще не перешел черту.
– Пато – уже перешел.
В дверях, полуодетый, возник Пато.
– Я этим заниматься больше не буду, – заявил он.
– Я с ним согласна, – сказала Лилиан. – И тебе пора с этим завязывать. В этот раз наткнулись на тело. Что будет в следующий?
Пато проскользнул мимо отца к плите. Кадиш повернулся и, глядя на сына в упор, сказал:
– Полиция убивает бунтарей, иначе они поубивали бы друг друга и устроили бы в городе террор. Для кого-то это трагедия, но не для нас.
– Ты же его видел. Какой он бунтарь? – возразил Пато. – Обычный парень. Говорю тебе, они убивают всех подряд. Взяли и застрелили невинного человека.
– Во-первых, ему перерезали горло. Во-вторых, если он ни в чем не виновен, нам тем более надо сидеть тихо. Пусть мы и поступаем плохо, но это лучше, чем быть покойником.
– Тут дело нешуточное, – сказал Пато. Встряхнул пустой чайник, поставил его под кран. – Беспределом попахивает.
– Господи, попахивает! А что бы без этого беспредела здесь творилось? Правительство хочет навести порядок, глядишь, станет лучше. И порядка будет больше, вот увидишь! И безопаснее будет, но только для тех, кто не баламутит и не сует нос куда не надо – и тебе с твоими глупыми дружками надо это понять!
– Ты просто фашист, – буркнул Пато, ставя чайник на плиту.
– Ну и ладно, – сказал Кадиш. Он затянулся и выпустил облако дыма.
Глава третья
Люди умирают каждый день, горят их дома, они падают с лестниц и крыш, задыхаются от того, что крупная оливка попала не в то горло. Многих убивают – разными оригинальными способами. Но тех, кто в итоге отправляется на тот свет, куда меньше, чем тех, кто боится кровавой, насильственной и внезапной смерти. Именно на этом и делала свои деньги контора Лилиан. Она работала в страховом бизнесе. Люди пытались застраховаться от мучивших их кошмаров.
Лилиан всегда было не по себе, когда приходилось оформлять требования о выплате страховки. И дело не в деньгах – деньги были не из ее кармана. Ее удручала неизбежная пустота, стоявшая за попыткой возместить чеком компании утраченную собственность или человеческую жизнь. Увы, этот трюк не срабатывал. Люди заключали страховой договор, не понимая одной простой вещи: взамен ты не получишь ничего. Страховка помогала разве что погасить мучительную тревогу. Ну а дом так и так сгорал.
Ей нравилось думать, что она беспокоится о клиентах, как подобает страховщику – стараясь не давать волю чувствам и в соответствии с масштабами бедствия. Но в последнее время беспокойные мысли одолевали ее все чаще. И вот теперь этот труп – труп несчастного парня – лишил ее покоя. Нужна защита, решила Лилиан, надежная и осязаемая. Страховка нужна ей самой.
Лилиан пошла в кухню, вытащила из ящика стола нож для резки мяса. Открыла холодильник, потом морозилку – через несколько недель после того, как Кадиш привез холодильник домой, в морозилке образовалась мощная наледь. Когда Лилиан пожаловалась Кадишу, он сказал: «Сломался – это когда нет льда. А тут все наоборот – морозит на полную катушку».
С тех пор холодильник так и работал.
Лилиан подняла нож, вонзила его в сгусток льда, морозилка затряслась, лед пошел мелкими трещинками. Кончик лезвия вошел в него на сантиметр, скользнув при этом по руке Лилиан, из ладони засочилась кровь.
Она выдернула нож. Обернула руку полотенцем и ударила снова, на этот раз осторожнее. Еще и еще, ритмично взламывая лед, она вытаскивала застывшими пальцами куски льда. Одна ладонь горела от трения о нож, другая от холода. Лужица на полу там и сям розовела.
– В доме, где полно зубил, можно и без крови обойтись, – заметил Пато.
Лилиан вздрогнула – не знала, что он за ней наблюдает. Посмотрела на результаты своей деятельности и сказала:
– Принеси отцовский инструмент.
Пато расположился за столом, Лилиан тем временем продолжала атаковать морозилку, куски льда летели на пол и тут же таяли. Но она не остановилась, пока не добралась до цели. В дальнем углу затаился обернутый в фольгу обледеневший сверток.
Она извлекла его, сунула в раковину под струю воды. Поднялся пар. Лед треснул и отвалился, фольга засияла как новенькая. Лилиан развернула ее, и на свет явилась чуть проржавевшая, вздувшаяся по бокам жестяная коробочка. Открыв крышку и сжав коробочку с боков, она извлекла оттуда толстую пачку банкнот.
– Лучше тайника не придумаешь, – сказала она. – Что со льдом, что безо льда.
Пато уставился на деньги.
– Он в квартире не единственный, – сообщила Лилиан и вытащила из кармана еще одну пачку. – Другие я уже навестила.
Она передала деньги сыну.
– Целое состояние, – сказал Пато. Послюнил большой палец и начал считать купюры.
