Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
Франциска поднесла пустой стакан ко рту; сделала два-три глотательных движения. Поставила стакан и, переводя взгляд с женщины на мальчугана, принялась их разглядывать, при этом лицо ее постепенно смягчалось. (Иной раз Франциску внезапно что-то глубоко трогало, что-то неопределенное, чего не выразить словами; она успокаивалась, и лицо ее обретало сходство со многими и весьма разными лицами – словно она в этой неопределенной растроганности открывала самое себя.)
Дома, стоя в коридоре перед открытыми стенными шкафами, молодая женщина укладывала чемоданы Бруно. Подняв крышку одного из приготовленных чемоданов, она увидела там калачиком свернувшегося мальчугана; он тут же вскочил, убежал. Из второго чемодана вылез приятель Стефана, довольно толстый мальчишка, и выбежал вслед за ним на площадку, там они прижались носами к стеклу и высунули языки, что обоим, когда языки касались замерзшего стекла, причиняло одинаково сильную боль. Mолодая женщина, стоя в коридоре на коленях, аккуратно сложила рубашки, затем втащила чемоданы в большую комнату и поставила там, чтобы они были наготове. Когда в дверь позвонили, она быстро ушла на кухню. Бруно сам отпер дверь и вошел, озираясь, точно непрошеный гость. Увидел чемоданы и позвал жену; показав на них, усмехнулся:
– Ты уже и мою фотографию с ночного столика убрала?
Прощаясь, они подали друг другу руки.
Он спросил ее о Стефане; она показала на стеклянную стену, за которой мальчишки молча корчили гримасы.
После небольшой паузы Бруно сказал:
– Странная с нами случилась утром история, не правда ли? И пьяными мы вроде не были. Я сам себе кажусь сейчас смешным. А ты себе?
Она:
– Да, и я тоже. Нет, собственно говоря, нет.
Бруно взял чемоданы.
– Хорошо, что завтра мне опять на работу… Тебе ведь еще не приходилось жить одной.
Она:
– Ты, значит, сейчас от Франциски? – И добавила после паузы: – Не прися- дешь ли?
Уже выходя, Бруно сказал, покачав головой:
– До чего ж ты беспечна… Ты вообще хоть помнишь, что нас соединяло настоящее чувство, и вовсе не потому, что мы были мужем и женой, и все-таки потому, что мы ими были.
Она заперла за ним дверь, постояла. Услышала шум отъезжающей машины, подошла к шкафу рядом с дверью и уткнулась головой в висевшую там одежду.
В сумерках молодая женщина, не зажигая света, сидела перед телевизором с дополнительным каналом для наблюдения за детской игровой площадкой. Она смотрела на немой черно-белый экран, на котором как раз ее сын уверенно шел по бревну, а его приятель-толстяк то и дело срывался. Кроме них, на пустынной площадке никого не было. Глаза ее мерцали от слез.
Вечером молодая женщина с мальчуганом ужинали одни в большой комнате. Она уже все съела и теперь наблюдала за сыном, который прихлебывал и причмокивал. В доме было очень тихо. Только время от времени доносилось жужжание холодильника из кухни, соединенной с комнатой окошечком для подачи блюд. У ее ног стоял телефон.
Не хочет ли он, спросила она Стефана, чтобы она уложила его спать.
Мальчуган ответил:
– Но я же всегда сам ложусь.
Она:
– Так давай я хоть провожу тебя.
В детской она надела на удивленного мальчугана пижаму, хотела было поднять его и положить в постель. Но уж этому он воспротивился – сам лег в постель, а она накрыла его. В руке он держал книгу и теперь показал ей фотографию, на которой сняты были горы в сиянии яркого дня; на переднем плане летали галки. Он громко прочел подпись под фотографией:
– «Поздняя осень у подножия гор: при благоприятной погоде вершины манят нас и в это время года».
Он спросил, что это значит, и она объяснила ему подпись: при хорошей погоде можно и поздней осенью подниматься в горы. Она наклонилась к нему, но он сказал:
– От тебя пахнет луком.
В кухне молодая женщина, держа в руках тарелку сына с остатками еды, нагнулась к открытой дверце шкафчика, где стояло мусорное ведро, и нажала ногой на педаль так, что крышка поднялась. Все еще согнувшись, она вилкой подцепила и отправила в рот два-три кусочка, все так же, согнувшись, пожевала, сбросила остатки в ведро. И надолго застыла в этой позе.
Ночью, лежа в постели на спине, она в какой-то миг широко открыла глаза. Кругом царила полная тишина; она подбежала к окну, распахнула его, и тишина нарушилась какими-то легкими шумами. Она пошла в комнату мальчугана, прихватив с собой одеяло, и легла рядом с его кроватью на полу.
В один из ближайших дней молодая женщина сидела в большой комнате, печатая что-то на машинке. Кончив, она вполголоса прочла напечатанное: «Наконец-то я могу принять Ваше неоднократно повторенное предложение – переводить с французского. Сообщите Ваши условия. Сейчас я охотнее занялась бы специальной литературой. Я часто вспоминаю времена, когда работала в Вашем издательстве – (про себя она добавила: „Хотя от машинки постоянно страдала тендовагинитом запястья”), – и жду Вашего звонка».
Рядом с телефонной будкой на окраине поселка висел почтовый ящик, куда она бросила письмо. А когда повернулась, к ней шагнул Бруно. Он грубо схватил ее за руку, огляделся, проверил, не наблюдают ли за ними; далеко, в конце улицы, обернулись пожилые туристы – муж и жена, с рюкзаком, альпенштоком, в брюках гольф. Бруно подтолкнул ее в будку и тут неожиданно извинился. Потом долго смотрел на нее.
– Ну как, Марианна, сколько еще будет продолжаться эта игра? Я, во всяком случае, не желаю больше принимать в ней участие.
Она ответила:
– Только не вздумай говорить о ребенке.
Тогда он ударил ее, но в тесной будке сильно не ударишь. А потом поднял руки, словно хотел закрыть лицо, и тут же опустил их.
– Франциска считает, что ты сама не понимаешь, что творишь. Она говорит, ты не осознаешь исторических предпосылок своих поступков. – Он рассмеялся. – Знаешь, как она тебя называет? Доморощенный мистик. Да, ты мистик. Мистик! Тьфу, черт! Ты просто больна. Я сказал Франциске, что два-три сеанса электрошока привели бы тебя в чувство.
Они долго молчали. Наконец она сказала:
– Ты, понятно, можешь приходить, когда хочешь, например в субботу, и водить Стефана в зоопарк. Или в Исторический музей.
Они опять помолчали. Внезапно Бруно вытащил фотографию жены, протянул ей, а потом поджег зажигалкой. Она попыталась сдержать улыбку, отвела глаза – и все-таки улыбнулась.
Бруно вышел из будки и выбросил сожженную фотографию; Марианна вышла следом. Он обернулся, спокойно сказал:
– А я? Ты считаешь, что я вовсе не существую? Воображаешь, что из всех людей одна ты живая? Я тоже живой, Марианна. Я живой!
В эту минуту она выдернула Бруно, сошедшего на мостовую, из-под машины.
Бруно спросил:
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
