Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
– Хорошо выглядите, сэр, – заметил Бриггс.
Это не было комплиментом: у любого человека в возрасте Кроу после вчерашней борьбы с пожарами лицо должно было бы как минимум опухнуть.
Эндамон улыбнулся:
– Благодарю вас, констебль.
Даже если бы Кроу и захотел лично сражаться с огнем, ему это было запрещено. Хоть он и не желал работать, ему была поручена должность старшего куратора лондонских музеев и древних артефактов. Выбор пал на него не из-за его знаний о прошлом, а благодаря его дальновидности. Кроу принимал решения о том, что необходимо вывезти в первую очередь, – а также куда вывезти и как сберегать, – а что может пока и подождать, даже несмотря на бомбардировки. Его задачей было определять, что представляет собой историческую ценность, а что – всего лишь тлен. Правительство считало его слишком важной персоной, которой нельзя рисковать, и поэтому Кроу предписано было укрываться по вечерам в убежище Уайт-холла – впрочем, он умудрялся этого избегать.
Но он все равно не пошел бы на ночную брандвахту, даже если бы волен был это сделать. Дежурить с пожарным шлангом в руках было для него так же унизительно, как и прятаться, съежившись, в какой-то щели. Кроу не любил войну, но, когда ему все же приходилось в ней участвовать, предпочитал делать это открыто. В его родовом девизе, присвоенном ему в 1274 году королем Сицилии Карлом Первым, это отражалось четко и ясно: Jugulum – Горло. Это же обусловило и его нынешнее имя[1].
Глядя на интерьер кабинета Кроу, сторонний наблюдатель мог бы принять его за дизайнера или художника-авангардиста. Однако к Балби определение «сторонний наблюдатель», вероятно, подходило меньше, чем к кому бы то ни было, кого Кроу встречал за последние пять сотен лет. Внимательный от природы, Балби за тридцать лет прилежной службы в полиции вытравил в себе рассеянность до последней капли. Он носил звание инспектора, но в равной степени этим словом можно было бы охарактеризовать и его личность, поскольку в английском языке слова «инспектор» и «любознательный, пытливый человек» – синонимы.
За свою служебную карьеру Балби побывал во многих комнатах, но такой еще не видел. Она была очень велика для жилого пространства, и, безусловно, этого достигли, убрав некоторые стены. А еще тут было очень мало вещей. Балби ожидал увидеть какие-нибудь странные черепа туземцев, оружие, фотографии из научных экспедиций и прочий хлам, который обожают собирать у себя антропологи. Но в кабинете у Кроу было почти пусто, а немногочисленные вещи, которые там находились, были абсолютно новыми, как будто только что с витрины.
Балби никогда еще не видел в жилой комнате столько хрома и кожи. Письменный стол со стеклянной столешницей показался ему ненадежным, а кресло в форме куба – удивительно неудобным. Книжные шкафы, казалось, были слабо приспособлены для того, чтобы действительно хранить там книги, – это были всего лишь узкие дощечки из светлой древесины. В общем, не было здесь не только изюминки или удобства, но даже приличного ковра на полированном паркетном полу, – его заменяла банальная, нагоняющая уныние ковровая дорожка.
Балби вспомнил свою жену Лили, которая умерла во время эпидемии гриппа в 1919-м. Если бы это был их дом, она бы наверняка сказала: «А ну-ка, Джек, нужно это как-то приукрасить!» И он бы обязательно что-нибудь придумал, потому что любил доставлять ей удовольствие.
Поскольку от острого инспекторского глаза ничто не могло укрыться, Балби также отметил для себя, что в комнате был только один предмет, указывавший на присутствие здесь живого человека, – черно-белая фотография самого Кроу в гладкой серебряной рамке, стоявшая на рабочем столе. Кроме этого ничего – никаких изображений жены, возлюбленной, дорогого племянника или хотя бы домашнего питомца.
Из украшений, помимо этого фото, которое Балби счел в высшей степени эгоцентричным, в комнате были лишь три картины. Та, что висела над матовым стальным камином, представляла собой набор мазков и линий – инспектор подумал, что такое мог бы нарисовать ребенок. Вторая картина, как ни странно, была репродукцией рекламного плаката паровоза «Коронейшн Скот», курсировавшего между Лондоном и Глазго и побившего все мыслимые рекорды. Зачем хранить такую рекламу у себя дома, было вне понимания Балби: мало ли такого добра на улицах?
Третья картина, висевшая на стене с высоким окном, резко отличалась от первых двух. Полотно явно было старинным и выделялось в современном интерьере. Это был триптих – три соединенные между собой доски. Рисунок был выполнен какими-то рыхлыми рассыпчатыми красками на фоне из византийского золота. Балби, слабо разбиравшийся в живописи, с удивлением рассматривал причудливые, сплюснутые, но не плоские лица и нимбы над ними, искусно выписанные яркими красными и золотыми красками. «Вещь, должно быть, заграничная и очень древняя», – решил он про себя. На центральном фрагменте была изображена молодая женщина с белокурыми косами; она держала на руках младенца, причем под очень странным, неестественным углом; по обе стороны от нее на уровне плеч расположились небольшие мужские фигуры. На двух других досках, крыльях триптиха, изображения мужчин были увеличены. Балби подумал, что выражение лица у женщины было необычным, оценивающим, почти холодным, но при этом в нем угадывалось томление и беспокойство, как будто она готова была в любой момент вскочить и убежать.
– Таддео Гадди, «Мадонна с младенцем на престоле со святыми и ангелами», – пояснил Кроу.
Это она, Адисла, смотрела на него со стены. Он отыскал ее благодаря видениям одного арабского отшельника из пустыни Руб-Эль-Хали, «Пустой четверти». Поговаривали, что этот человек был потомком мистического, проклятого Богом племени адитов из давно заброшенного города Ирама Многоколонного. Сорок лет медитации в песках, где отшельник питался скорпионами, крысами и горькими цветами пустыни, высасывал воду из камня на дне русла пересыхающих ручьев, настроили сознание этого затворника на вибрации его предков. Он узнал в Кроу такого же, как он сам, – проклятого. А это означало, что между ними была возможна ментальная связь. Человек прикоснулся к нему и сказал: «Спать». Наутро Кроу проснулся, четко зная, куда идти, чтобы найти свою любовь.
Он пустился в путь через барханы, по верблюжьей тропе, проложенной караванами купцов, возившими благовония тысячу лет тому назад, когда дюны из холмов превратились в горы. Кроу пересек Персию и Турцию, в Анталии сел в галеру торговцев венецианским стеклом, выкупив себе место гребца, чтобы добраться до Италии. Преодолел Апеннины, по волчьим тропам прошел через густые леса, пока не оказался в самой Флоренции. Там он отыскал церковь Святого Стефана, видение которой передал ему отшельник. И здесь действительно нашел ее; она взирала на него с алтаря, несмотря на то что умерла сто пятьдесят лет тому назад. Кроу забрал картину с собой, хоть у него и возникли определенные сложности со священниками. В результате пролилась кровь.
– Удивительная женщина, вы не находите? – спросил Кроу.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
