Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
А еще есть бомбы-бабочки, которые иссекают осколками любого, кого взрыв застигнет на открытом месте, но при этом почти не вредят зданиям – страдают только оконные стекла да штукатурка на стенах. После них магазины и дома выглядят, как люди, переболевшие ветрянкой. Фугасы действуют менее утонченно: плавно спустившись на парашюте, они разом сносят девять-десять зданий, оставляя после себя огромный убийственный проем – воплощение преисподней. После каждого налета в утреннем свете город просыпается с новыми очертаниями – здесь упала башня, там снесен газгольдер, на месте бывших стен появились прорехи. А потери, человеческие потери… Сколько бесценных вещей сгорело или разбилось вдребезги, сколько любви, сколько желаний уничтожено, сколько мелодий души умолкло навсегда!
Это утро подтвердило худшие опасения Кроу. Сомнений уже не оставалось: внутри него проснулся волк. Глазами волка мир видится ярче, краски становятся более насыщенными, будто в цветном кинофильме, но снятом не на высококачественную пленку «Техниколор». Это скорее напоминало первые цветные фильмы на пленке «Кинемаколор»: красный и зеленый цвета как бы плясали вокруг предметов, создавая своеобразную ауру, как будто Создатель, словно небрежный ребенок, назначил для каждой вещи свою яркую окраску, но не позаботился о том, чтобы она сохранялась в отведенных для нее границах.
А еще появилась целая палитра поднимавшихся с городских улиц запахов, как притягательных, так и весьма скверных – ароматы, пахучие испарения, откровенная вонь. Более широкие возможности восприятия вызывали у Кроу своеобразное облегчение: так бывает, когда наконец-то вспоминаешь имя, которое перед этим долго вертелось у тебя на языке. Как будто к нему вернулось утерянное знание, как будто теперь он стал в большей степени самим собой, чем был до этого. Кроу чувствовал, что с запада приближается дождь, хотя в данный момент небо было ясным. Еще в воздухе ощущался запах бездымного пороха, плесени, строительной пыли и сотня оттенков гари – пахло горелыми занавесками, человеческой кожей и волосами, подгоревшей корочкой на тостах за завтраком в уцелевших домах. Был там и взрыв смрада сточной канавы, который любой человек нашел бы омерзительным, но вервольфу он казался по-своему привлекательным и интригующим. Кроу оживал среди городской грязи и физиологических выделений: следы его собственного пота на стакане, стоящем на письменном столе; шлейф нафталина и дешевого табака, тянувшийся за дворецким; голубиный помет на балконе; уксус, раствором которого мыли окна; грибок на оконных рамах; дорожная пыль и сажа. Весь мир казался Кроу восхитительно выпачканным с головы до ног.
Он не мог позволить себе наслаждаться новыми ощущениями слишком долго и потому закурил сигарету, отгоняя от своих восприимчивых ноздрей всю эту биологию, переполнявшую улицы.
Запахи – это то, что лучше всего откладывается в памяти. Даже убогое обоняние человека является порталом в прошлое – к забытым поцелуям, к обидам, которые, казалось, давно угасли. Запах мокрой бумаги может напомнить о том, как ты в детстве подрабатывал разносчиком газет, а аромат леденца – вернуть тебя на годы назад в магазин, куда ты ходил за руку с мамой.
Атака городских запахов захлестнула вервольфа волной воспоминаний, расстроивших и встревоживших его. Да, бездымный порох напомнил ему о Мировой войне, и да, строительная пыль перенесла его к стенам Константинополя, на которые они карабкались под канонаду пушек, но были и другие связи, беспокоившие его сильнее. Почему запах гари напомнил ему детство и белокурую девочку на склоне холма? Почему это заставило его задуматься о ней и о любви?
Когда Кроу превращался в оборотня, перестраивалась не только его физическая сущность. Коробилось его сознание, словно согнутый в руках кусок металла, который никогда уже больше не удастся полностью выровнять. Да, запахи представляли собой пути, которые вели в прошлое, но некоторые из этих путей были для Эндамона Кроу уже непроходимыми, безнадежно разбитыми, усеянными ямами и выбоинами – он их перерос. Он смотрел на них, но не видел, где они кончаются. Кроу знал: какие-то части его человеческой природы навсегда были вырваны из него тем, что оживало у него внутри. Разве можно упомнить все за столько лет? Память не могла хранить воспоминания о воспоминаниях вспоминаний – прошлое являлось к нему будто в детской игре «испорченный телефон»: последнее дошедшее до него послание могло соответствовать тому, что было в действительности, а могло и не соответствовать.
Но лучше всего на свете волк чует запах страха. Кроу казалось, что Лондон до сих пор погружен в едкий туман ужаса, оставшийся после вчерашней ночи. Испарения, поднимавшиеся от трупов, от их развороченных внутренностей, блевотины и мочи, так и не выветрились с наступлением утра, принесшего облегчение. Гормоны кортизол и адреналин, вырабатывавшиеся железами местных жителей под бомбовыми ударами, пахли сладко и аппетитно. Кроу затянулся сигаретой. «Табачный дым, – подумал он, – является уникальным в мире запахов, потому что отсылает сознание к будущему – следующей сигарете, – а не к прошлому, на опасную территорию, полную силков и капканов».
Внизу звякнул дверной колокольчик. К Кроу по срочному и конфиденциальному делу пришли детектив-констебль Бриггс и детектив-инспектор Балби. За день до этого Эндамон получил от них телеграмму. Потому что телеграмма была единственным способом с ним связаться. Как только появились телефоны, он тут же установил аппарат у себя дома. Однако оказалось, что это представляет огромную угрозу для его спокойствия, поскольку телефон принимался звонить в самые неожиданные и неподходящие моменты. А однажды во время ужина аппарат сломался, и это стало последней каплей. Кроу был приверженцем современной эпохы и прогресса, но для джентльмена и здесь существуют определенные границы. Поэтому Эндамон срочно отослал телефон обратно, пока тот не внес в его жизнь еще больший хаос.
Гостей провели к нему. Один из них, лет около пятидесяти, был невысок, крепко сбит, с толстой шеей и бритой головой. Он производил впечатление человека, которого ничем не прошибешь: такого можно стукнуть лопатой по голове во время завтрака, а он при этом спокойно продолжит есть. Это был инспектор Балби. Второй был высокий, худощавый и больше походил на ученого, чем на полицейского. Это был констебль Бриггс, тридцати пяти лет – настоящий головорез: Кроу уловил исходящий от него запах крови.
Дворецкий представил их, и мужчины пожали друг другу руки. Кроу никак не мог преодолеть отвращение к этой процедуре – навязчивому обычаю приветствовать других людей, как равных себе. В разумно устроенном мире визитеры должны были бы поклониться ему, не прикасаясь. Одной из привлекательных особенностей его дома на Крум-Хиллс было то, что викторианский водопровод обеспечивал разные ветки подачи воды для слуг и хозяев. Для Кроу необходимость пить воду из одного источника с прислугой была сама по себе чем-то крайне нежелательным. С другой стороны, он понимал, что это пройдет, как и остальные предубеждения, – точнее, они приходят и откатываются, как морской прилив. Кроу и сам бы хотел, чтобы ему нравились неформальные отношения, хотел в конце концов забыть, кем является. Доброжелательное – и даже восторженное – восприятие будущего было для него залогом сохранения нормальной психики. Кроу напоминал себе, что каждый человек все время перестраивается. И только от него самого зависит, приложит ли он руку к этому процессу.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
