Серафита отпустила одну из его ладоней и взяла Мику за локоть.
– Сделай шаг назад и садись, – сказала она, направляя его.
Его икры коснулись чего-то твёрдого, и он опустился на жёсткое кресло. У кресла была высокая спинка и прямые подлокотники; Мика положил на них руки, и его ладони легли на гладкие резные медвежьи лапы. Серафита крепко сжала его предплечья; она наклонилась вперёд, и Мика задрожал, ощутив тепло её тела так близко к себе.
– Вот-вот начнётся процесс, – объявила она. Её дыхание было сладким и влажным.
– Процесс? – переспросил он. – Какой процесс?
– Сейчас увидишь, – сказала она. – Вернее, не увидишь, – добавила она и засмеялась. – Только не трогай повязку, Мика. Я не желаю, чтобы ты подглядывал.
Он кивнул. Она отстранилась. Её прикосновения оставили след на руках Мики, как отпечатки пальцев на оконном стекле.
– Не шевелись, – сказала она. – Сейчас я займусь тобой.
Мика сидел неподвижно, выпрямившись в кресле с высокой спинкой, и руки его казались такими же деревянными, как жёсткие подлокотники, за которые он держался. Он слышал приглушённое пение птиц и далёкий скрип плугов, обрабатывающих поля; где-то позади него плескалась вода. И когда он сделал вдох, то почувствовал в воздухе аромат цветущих роз.
– Открой рот.
– Нет, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы. – Зачем?
– Просто открой рот, – ответила она с просящими нотками в голосе. – Поверь мне, – тут она сделала паузу. – Ты же доверяешь мне, Мика? Просто открой рот.
Он почувствовал, как что-то приблизилось к его губам.
– Что это? – спросил он. – Это что-то вкусное, Серафита? Мне понравится?
– Ну почему, Мика! – вскричала она голосом, который ничего хорошего уже не сулил. – Клянусь, ты так же упрям, как вьючный вол под седлом! А теперь слушай, и повторять я не буду: открой рот и держи язык за зубами – но не в прямом смысле! На время процесса твой язык, Мика, принадлежит мне.
Он чуть разомкнул губы, и о его нижние зубы звякнул гладкий металл. Это была просто ложка, но в ней что-то было, и на его лице отразилось недоверчивое ожидание.
– Ну? – спросила она радостно и медленно вытащила ложку у него изо рта.
Он нахмурился.
– Сладко, – сказал он.
– Сладко, – повторила она. – И всё?
Содержимое ложки обволакивало его язык.
– Это что-то густое и липкое… солодовый сироп?
– Солодовый сироп? – рассмеялась она. – Это намного лучше, Мика.
– Это вкусно, – сказал Мика и кивнул; пока сладкая вязкая жидкость растекалась по языку, его нос морщился от удовольствия. – Может, это мёд?
– Это и есть мёд! – воскликнула она. – Лучший мёд из отцовских ульев, подаётся только к главному столу – и только по праздникам!
Мика кивнул.
– Похоже, я в жизни ничего вкуснее не пробовал.
Он почувствовал, как мягкий палец подхватил стёкшую ему на подбородок каплю мёда и вернул обратно в рот. Он старательно облизнул палец.
– Тебе понравилось, Мика?
– Да, – отозвался он. – Очень понравилось.
– Я же говорила, что ты можешь довериться мне.
– Я это знал, – сказал Мика. – Но, стыдно признаться, сомневался.
Он потянулся к повязке, но Серафита тут же схватила его за запястье.
– Процесс ещё не окончен, – засмеялась она, и Мика почувствовал, как кончики её волос коснулись его руки. – Ты думаешь, я бы готовила всё это так тщательно ради одной ложки мёда, каким бы он ни был прекрасным?
На этот раз Мика услышал звон стекла о стекло. Он открыл рот, не мешкая, и стал ждать.
– Осторожнее, а то так можешь и муху проглотить, – засмеялась она. – А теперь замри.
Он почувствовал, как его нижней губы коснулось стекло, и рот наполнился холодной жидкостью. Мика проглотил её.
– А-ах! – выдохнул он. – Серафита, этот процесс нравится мне всё больше.
– Что это было?
– Ликёр, конечно, – ответил он.
Но это был не просто какой-то ликёр. Единственный ликёр, который Мика пробовал в своей жизни, – домашнего разлива, горький на вкус – подавали в глиняных кувшинах в дальних углах таверн. Он жёг, как дьявол, и разрывал горло, как загнанная в угол дикая кошка. Ликёр, который дала ему Серафита, был мягким, бархатистым и ароматным; от него во рту сладко покалывало, а в груди разливалось приятное тепло.
– Из отцовского подвала, – сказала Серафита, и Мика уловил нотки ликёра в её дыхании. – Старше нас с тобой вместе взятых, хранится в сосуде из зелёного стекла с восковой печатью…
– Ты его украла?
– То, о чём отец не знает, его не расстраивает, – ответила она. – Настало время следующего испытания. Открывай рот.
Мика послушался и был вознаграждён прикосновением указательного и большого пальцев Серафиты к своим губам. Пальцы положили ему что-то на язык и исчезли. Мика закрыл рот.
«Какое новое удивительное наслаждение меня ожидает?» – думал он.
– Ну? – спросила она с нетерпением.
– Ну, – отозвался Мика, медленно катая предмет по языку. – Это какой-то фрукт?
Размером он был с виноградину, прохладный и гладкий. Мика вдохнул и почувствовал едва угадывающийся запах скошенной травы.
– Разжуй, – сказала Серафита. – Смысла нет пытаться его рассосать, Мика. Нужно раскусить его зубами.
Так он и сделал, и из-под лопнувшей кожи прыснула кисловатая жидкость. Он ещё немного пожевал. Жёсткие семена попадали под язык и застревали между зубами. Это был овощ…
Спустя мгновение Мика ощутил взрыв жгучей боли. С криком отчаяния он согнулся пополам, выплюнул полуразжёванную кашицу и сорвал с глаз повязку.
– Чили, – выдохнул он.
Это был именно чили. Дешёвый жгуче-острый перец, которым приправляют подпорченное мясо, чтобы перебить тухлый вкус.
Раскаты хохота Серафиты эхом разносились по двору. Глаза Мики наполнились слезами, он сплёвывал и сплёвывал, но никак не мог избавиться от этого жжения. Хуже того, теперь пылали и губы, будто на них только что выжгли клеймо. Мика поднялся на ноги, жадно глотая прохладный воздух и пытаясь погасить огонь у себя во рту.
Он протёр глаза, из которых продолжали струиться слёзы, и огляделся. Серафита перестала смеяться и теперь пристально смотрела на него.
– Зачем ты это сделала, Серафита? – спросил он обиженным, хрипловатым голосом.
– Я… – Серафита замерла и опустила голову; сквозь вуаль чёрных волос был виден блеск её глаз.
И тут она вдруг оказалась рядом с ним, зарылась руками в его спутанные волосы и притянула лицо Мики к своему. Он почувствовал, как её губы прижимаются к его губам, разделяя его жгучую боль; как её язык касается его нижней губы и исследует его рот, успокаивая огонь от перца чили. Он закрыл глаза, и когда их языки соприкоснулись, бурное волнение охватило его. Всё его тело пронзил уже другой огонь, мучительный и нестерпимый, опьяняющий и ошеломляющий, болезненный и восхитительный. Мика хотел бы, чтобы это длилось вечно.
