Теперь, когда он смог рассмотреть её поближе, коричневая порода не оправдала его ожиданий. Она была совсем не твёрдой, а пористой и рыхлой, однако выступавшие на ней прожилки белого гранита казались надёжными, хоть и скользкими, ступенями для его подошв. Мика карабкался, поднимая в воздух красноватую пыль. Он добрался до первой из неглубоких впадин, которые смог разглядеть, скользнул в неё, развернулся и уселся спиной к скале, свесив ноги над пропастью.
Мика нащупал флягу из телячьей кожи, которая висела у него на боку, зубами выдернул пробку, запрокинул голову и быстрым движением приставил горлышко к пересохшим губам. Вода, тёплая и с привкусом тушёного мяса, потекла ему в рот и тут же иссякла, вся до последней капли. Рука с флягой упала на колени, и на лице Мики застыло выражение покорности.
Ему нужно найти воду. Если он этого не сделает, он погибнет. Тут ни убавить, ни прибавить.
Он продолжил восхождение; его плащ превратился в лохмотья, а вспотевшие ступни горели огнём в жарких ботинках. С воем он преодолевал узкую расщелину в коричневой скале, стараясь доверять свой вес только гранитным жилам. Остановившись на мгновение, он вытер тыльной стороной перевязанной руки потрескавшиеся губы и обрадовался солёному привкусу, который ощутил на языке. Он вдохнул обжигающий воздух.
Вода. Ему нужна была вода.
Преодолев расщелину, он добрался до отвесной скалы. Под повязками пульсировали покрытые волдырями пальцы. Он тихонько подул на них, унимая боль, прежде чем просунуть их в узкую щель. Мика нащупал подходящий выступ примерно на высоте колена, оттолкнулся и поднялся. Пот, скопившийся в складке на лбу, заструился по лицу. Единственная капля пробежала по переносице, застыла на кончике носа и всё же упала. Он поймал её кончиком языка. Капля была такой же солёной, как пропитанные по́том повязки.
Чего бы он не отдал сейчас за глоток прохладной чистой воды из колодца…
Со стоном Мика приподнялся над узким выступом скалы и застыл. Неподалёку звучал слабый, но отчётливый и похожий на звон шум воды, стекающей в бассейн. Он задрал голову и слушал; теперь, когда наконец появилась надежда утолить жажду, он ощущал её острее, чем когда-либо.
Звук доносился с дальнего конца выступа, где поверхность скалы была волнистой, как опущенная штора. Мика медленно двинулся в ту сторону, повернув голову и распластав руки по обжигающе горячему камню. Его ботинки скребли по выступу, обламывая осколки, которые со стуком падали и разбивались о скалу. Он добрался до расщелины в складках камня. Она была узкой, тёмной и прохладной; оттуда слышался дразнящий звук падающей воды.
Мика колебался; в глазах потемнело от тревоги, пока он вглядывался внутрь расщелины. Красная пыль, влажная от пота, резче выделяла линии, собравшиеся у него на лбу. Скулы и виски заныли от напряжения и нерешительности. Впереди текла и плескалась вода, сулившая избавление от жажды, но полная неизвестности чернота наполняла его страхом.
И всё же повернуть назад он не мог. Не сейчас, когда уже проделан такой путь.
Не в силах остановиться, Мика протиснулся в узкую расщелину и пошёл на шум воды. Чернильно-чёрная тьма окутала его.
Глава четвёртая
Три месяца назад его уже окутывала точно такая же чернильно-чёрная тьма.
– Замри, Мика, и прижми свои руки к бокам, чтоб я их видела.
Мика усмехнулся. Когда он вошёл в молотильню, две руки обхватили его сзади, а глаза накрыла повязка.
– Серафита? – сказал он. – Я угадал? Что за глупая затея?
– Я же сказала, опусти руки, фермер, – отрезала она.
Мика повиновался.
– Так-то лучше, – сказала она уже мягче. – Теперь не двигайся.
Он почувствовал, как она напряглась, потянувшись вверх, и как её локти слегка коснулись его лопаток, – ощущение, которое вызвало в его теле дрожь предвкушения. Она сильно дёрнула за повязку, резко оттянув его голову назад, затем прижала шёлк большим пальцем и накрепко связала оба конца.
– Как завязала? – спросила она, отступив назад.
– Крепко, – ответил он. – Так крепко, что я даже глаза не могу открыть.
– А тебе и не нужно открывать глаза, – говорила она, обходя его, и его голова поворачивалась вслед за звуком её голоса. – Ты ничего не должен увидеть, Мика. Для того, что сейчас будет, ты нужен мне слепым, как крот.
Мика сглотнул.
– А что сейчас будет, Серафита?
– Подожди, всё узнаешь, – произнесла она, едва скрывая смех.
Он почувствовал прикосновение рук девушки к своим. Её были прохладными и мягкими, а его – горячими, мозолистыми и липкими; подстриженные ногти Серафиты мягко впились в его грубые ладони. Он позволил себе отдаться её воле и пошёл, спотыкаясь, туда, куда она увлекала его.
– Скажи хотя бы, куда ты ведёшь меня, – сказал он.
– И испортить сюрприз?
Делая короткие осторожные шажки, он дал ей вывести себя на улицу, заметив, как солома под ногами сменилась неровными булыжниками, а пыльный воздух молотильни – резким запахом скотного двора.
Через некоторое время она снова заговорила:
– Почти пришли.
Он представил себе её лицо с высокими скулами, полные губы, чуть вздёрнутый нос. И эти глаза, такие тёмные при свете свечей, что зрачок и радужная оболочка, казалось, сливались в одно целое и превращались в два бездонных колодца черноты. Когда она радовалась, она откидывала назад свои длинные волосы, такие чёрные, что они казались синими, и хохотала, как бестия. Когда она злилась, она зачёсывала их вперёд, как блестящий занавес, через который она смотрела пронзительно-пристальным взглядом, одной рукой сминая ворот своего ярко-красного плаща возле шеи, другую сжимая в кулак…
– Что на тебе надето? – спросил он, удивлённый, что его мысли обретают голос.
Серафита усмехнулась. Она приблизилась к нему, лицом к лицу, и он почувствовал, как его щёки краснеют от её горячего пряного дыхания.
– А что ты хочешь, чтобы было на мне надето, Мика? – выдохнула она.
Мика взволнованно сглотнул.
– Я… Не… Ничего, я ничего…
– Ничего, Мика? – перебила она. – Очень дальновидно с твоей стороны…
– Нет, я не это имел в виду, – запротестовал он, и по его коже побежали мурашки. – Я просто хотел узнать…
– Не стою ли я перед тобой голая?
Когда он снова попытался возразить, она не дала ему произнести ни звука и сжала его ладони в своих – движение, от которого Мика почувствовал себя слабым, как новорождённый жеребёнок. Место, куда они пришли, было ему незнакомо. Там было прохладно и свежо, и он заметил, что звуки их шагов мягко отдаются эхом со всех сторон, будто они оказались во дворе-колодце.
