— Знаю, — буркнула она.
— Убеди отца, что ты не свернешь себе шею, и я первый повезу тебя кататься. Обещаю.
Гончий наклонился и быстро поцеловал Эни в губы.
Поцелуй был мимолетным, но уже в следующую секунду гончего оторвало от Эни и швырнуло к противоположной стене. Он шмякнулся о деревянные планки, и стук удара заглушил выкрикиваемые ругательства.
— Не тронь моего щенка.
Посреди прохода стоял Габриэл. Он широко улыбался, но поза его была угрожающей. Габриэл управлял Дикой охотой, и потому угрозы были для него столь же естественны, как дыхание.
Лежащий на полу гончий оперся о деревяшку и осторожно пощупал затылок.
— Черт тебя побери, Габриэл. Я же ее не трогал.
— Ты коснулся ее губами. По-твоему, это «не трогал»?
Эни встала перед отцом и ткнула его в грудь.
— Я не каменное изваяние. И они тоже. Или тебе странно, что мужчин тянет к женщинам?
Габриэл бросил на нее сердитый взгляд, но руки на дочь не поднял.
— Я Габриэл. Если кто забыл, это не имя, а звание. И ответственность. Стаей командую я. Если кто-то из них, — он оглянулся на все еще лежащего гончего, — хочет заявить о своем желании встречаться с тобой, им достаточно сказать об этом вслух.
— Я ей отказал, — заявил гончий.
— Надеюсь, не из-за каких-то там ее изъянов? — взревел Габриэл.
— Нет, что ты. — Гончий торопливо вскинул руки. — Гейб, она очень даже хороша… но ты же сам запретил.
Не глядя на гончего, Габриэл протянул ему руку.
— Прости… Я… дотронулся до тебя, — пробормотал гончий, бросив боязливый взгляд на Эни.
— Ябеда, — поморщилась Эни.
— Прости, Габриэл. Больше такого не повторится.
Гончий взгромоздился на мотоцикл и выкатился с шумом и ревом, на какие был бы не способен двигатель настоящего «харлея».
На мгновение в конюшне стало совсем тихо. Даже кони замерли.
Габриэл подошел к дочери и взъерошил ей волосы:
— Мой чудесный щенок. Этот пес тебя не заслуживает. Никто из них.
— Ты бы предпочел, чтобы я тут изголодалась до полусмерти, — сказала Эни, отталкивая его руку.
— Но ты совсем не голодная, — усмехнулся Габриэл.
— Была бы, если бы подчинялась куче твоих правил, — огрызнулась Эни.
— Если бы ты подчинялась моим правилам, их было бы куда меньше.
С этими словами Габриэл нанес удар. Эни увернулась. Девчонка обладала правильной реакцией, однако он бил не со всей силой и не вложил в удар всю тяжесть своего веса. Он берег ее, словно маленькую. Для Эни отцовская забота была хуже пощечины. Считай он ее неотъемлемой частью стаи, он бы вел с ней поединок, как со всеми остальными гончими. И учил бы ее премудростям боя.
«Он бы принял меня в стаю», — чуть не плача, подумала Эни.
— Знаешь, Гейб, меня уже воротит от твоей отцовской заботы, — бросила она Габриэлу и побрела к выходу из конюшни.
Габриэлу было не проникнуть в чувства дочери. Как и в чувства очень и очень многих обитателей Темного двора. Гончие питались иными субстанциями, и потому эмоциональный мир Эни был им недоступен. Гончие не могли того, что могли все остальные, и это делало их поведение и поступки еще более жестокими. Особенность, выгодная и для гончих, и для Темного двора в целом. Фэйри Темного двора питались темными эмоциями, тогда как гончим для питания требовался физический контакт. Стая нагоняла страх и ужас, насыщавшие двор, а двор давал столь нужные гончим контакты. Эни была исключением из правил: она питалась тем и другим.
И собственная «исключительность» ее вовсе не радовала.
— Эни! — окликнул ее Габриэл.
Она не остановилась. Не хватало только, чтобы он увидел слезы, готовые вот-вот хлынуть из глаз.
«Одно из доказательств моей слабости», — хмуро подумала она и махнула рукой через плечо.
— Я все поняла, папочка. Я мешаю вашей стае.
— Эни!
Она была уже у двери. Слезы текли по ее щекам, но девушка не оборачивалась.
— Обещай мне соблюдать правила, и тогда я, пожалуй, разрешу тебе взять на вечер коня Челы.
В его голосе ощущалась надежда, которую Габриэл не решался высказать вслух.
— Конечно, если Чела согласится.
Эни резко обернулась.
— Правда? — улыбаясь, спросила она.
— Да.
Габриэл не шагнул к ней и удержался от комментариев по поводу мокрых от слез щек.
— Как видишь, не такой уж я плохой отец, — потеплевшим голосом добавил он.
— Возможно.
— Просто мне не хочется думать, что ты… готова шею себе свернуть, только бы добиться своего.
Габриэл сложил брошенную гончим тряпку, глядя больше на кусок ткани, чем на дочь.
— Айриэл говорил, что ты неплохо осваиваешься. Я у него спрашивал. Проверим.
— Знаю, — коротко ответила Эни.
Она мотнула головой, убирая волосы со лба, и попыталась думать связно и разумно. Самое скверное — ей было известно обо всех отцовских шагах, предпринятых в отношении ее. О том, что он доверяет Айриэлу, Челе, свой стае. Он ведь никогда сам не растил дочь. Несколько последних месяцев, прожитых ею здесь, — вот и весь его родительский опыт. Но ведь и она никогда ранее не ощущала голод, испытываемый только членами стаи. Ощущение это было для нее совсем новым.
Чела согласилась. Правда, Эни сначала пришлось выслушать еще одну порцию нудных правил, сводившихся к нехитрой истине: «Держись поближе к Габриэлу и слушай, что он говорит». Эни пообещала не отрываться от стаи и вместе с отцом вернулась в конюшню.
— Если коню Челы понадобится что-то сказать, он скажет мне, а я передам тебе.
Очередное отцовское напоминание о том, что ей не дано слышать коня Челы (и, возможно, никогда не будет дано), прозвучало громогласно и с каким-то зловещим оттенком. Габриэл говорил с Эни, а сам уже чувствовал усилившуюся связь с гончими, заполнявшими конюшню.
Где-то вдали послышался вой, напоминавший завывание ветра. Эни знала: его слышат только принадлежащие к стае Дикой охоты. Однако и смертные, и фэйри ощущали его дрожью, вдруг пробегавшей у них по коже. Некоторым людям казалось, что к ним мчатся машины полиции и «скорой помощи», торопясь сообщить о внезапных смертях или ужасающих происшествиях.
Обычный звук, сопровождающий выезд Дикой охоты.
Эни смотрела на собирающихся гончих, на пронзительное мерцание зеленых глаз, на почти прозрачные облачка их дыхания. Волки теснились в том углу, где не было коней. Вскоре они побегут между копытами коней — живые комки шерсти и зубов. Кони и волки ждали сигнала Габриэла. Даже здесь, в конюшне, воздух был проникнут ужасом, словно наэлектризован перед грозой. Тем, кто не принадлежит к Дикой охоте, скоро станет очень трудно дышать. На прилегающих улицах смертные начнут сжиматься от непонятного страха, укрываться в своих домах или бежать куда глаза глядят. Останься они, им все равно было бы не увидеть лик Дикой охоты. Им и в голову не придет, что это за стихия. Но у смертных есть привычка втискивать неведомое в рамки привычных объяснений. Землетрясение, катастрофа на железной дороге, надвигающийся ураган, крупная уличная драка. С упрямством невежд они будут яростно цепляться за свои дурацкие догадки. Правда, чаще всего им бывает не до догадок. Они опрометью бегут, не разбирая дороги. Таков порядок вещей: добыча убегает, хищники ее преследуют.
