– Сопротивляться? Но во имя чего? Кто придет нам на помощь, кто нас спасет? – раздраженно повернулся к нему раввин. – Мы как бельмо в глазу, и тебе это доподлинно известно. Ближайшие наши соотечественники живут в сотнях миль отсюда и страдают не меньше нашего. Нигде нет для нас благодати – ни в Германии, ни в России; везде, во всем христианском мире все одно и то же. Крошечные еврейские поселения, порой – пара-тройка домов, порой – огражденный стеной городской квартал, и везде – страх, опасность, гибель. А несколько веков назад нас почитали за мудрость и знания, и сам император покровительствовал нам. Но все изменилось. Нам запрещено иметь оружие. Нам дозволяется переступать порог дома христианина только в качестве слуги, а сами мы не имеем права закрывать двери перед иноверцами. Мы можем лишь прятать наше добро и наших детей, когда в деревню врываются христиане, молиться о том, чтобы год прошел спокойно, и надеяться, что когда-нибудь все это кончится.
Жалость, переполнившая сердце Фрейзе, оказалась сильнее страха.
– Ужасно, – произнес он. – Ваших мальчиков действительно похищают?
– Они хватают первых встречных. Забирают мальчиков, крестят, продают в услужение горожанам и похваляются, что даровали нашим детям вечную жизнь. Увозят девушек, насилуют их, и те рожают христианских ублюдков.
– Мне жаль. – Фрейзе стыдливо ковырял ботинком землю. – Мне безумно жаль.
– Но будет ли этому конец? – спросила Изольда.
Раввин улыбнулся – горько, вымученно.
– У нас есть присказка: «ла-шана хаба бе-Иерушалаим» – «в следующем году в Иерусалиме».
Сверху вниз посмотрел он на мертвенно-бледное, мокрое от слез лицо Изольды.
– Наконец-то вы поняли, что такое страх, но еврейские женщины каждый день трепещут от ужаса. Так же как вы сейчас, женщины в нашей деревне постоянно чувствуют горький привкус страха на губах. Так же как вы сейчас, женщины в нашей деревне рвут на себе волосы, стеная. Поэтому, как мне ни жаль вас, но мы не возьмем в руки нож, чтобы вам помочь. Мы не осмелимся, поверьте. Все, на что мы способны, это вывести вас за ворота, когда танцоры уйдут своей дорогой.
– Но я же поклялась, что не буду свидетельствовать против вас! – вновь попыталась умилостивить его Изольда.
– А они заявят, что мы вас изнасиловали, – резко оборвал ее раввин, не обращая внимания на вскрикнувшего от негодования Фрейзе. – И что вы из-за этого сошли с ума. Когда все вокруг ненавидят вас, ваши правдивые слова пропадают втуне. Все остаются глухи к ним. Только так и можно поддерживать в себе огонь негасимой злобы – верить наветам и отворачивать слух от правды.
Изольда беспомощно развела руками.
– Мне так жаль. Мне так жаль вас и ваш народ. Но ведь я ничего не знала. Я не понимала ничего.
Томительно долго он рассматривал ее, прищурив черные глаза.
– Да неужели? Ничего не знали? Уверены? А вот друг ваш знал. О, он отлично осведомлен о том, в чем нас обвиняют люди, не так ли?
Фрейзе понуро кивнул.
– И ведь батюшка ваш был лордом, не так ли? Наверняка он покровительствовал ростовщикам-иудеям и евреям-торгашам, проживавшим на его земле. Несомненно, вы их видели. И ваш отец, вне всякого сомнения, взимал с них дань. А время от времени выпускал своих воинов поразвлечься в еврейские деревушки, так сказать, напомнить о том, кто здесь хозяин.
Изольда вспыхнула от нестерпимого стыда.
– Он был крестоносец, рыцарь без страха и упрека. В его деревне царил мир, – с достоинством ответила она. – Он сражался в Святой земле.
– Что ж, значит, он убивал мавров и не щадил евреев. И вы все это знали. Вы и все христиане, ваши братья по вере. Вам известно все. Вы все всегда знаете. Просто не желаете об этом думать. Вы предпочитаете затыкать уши, когда мы взываем о помощи. И когда кто-нибудь спрашивает, куда подевалась еврейская семья, жившая рядом с вами, куда пропал еврейский писатель, книги которого изъяты из продажи, куда запропастился еврей-продавец из своего магазинчика, у вас всегда наготове ответ: мы не знаем, мы не имеем понятия, мы и сами в растерянности. Говорите, вы добрые соседи? Но вы равнодушны и предпочитаете на все закрывать глаза. Вы покупаете наши украшения по бросовой цене, переезжаете в наши опустевшие дома. Вы не удосуживаетесь узнать, почему съехали их бывшие владельцы. Все по закону, не о чем волноваться! Вам жаль, утверждаете вы, но что вы сделали, чтобы не испытывать сожаления? Вы открещиваетесь от злодеяний, совершаемых от вашего имени, во славу вашего Бога. Вы заявляете: мы тут ни при чем, мы не знали. Но незнание – ваш осознанный выбор, ваша неизгладимая вина.
– Там, где я живу… – начал было Фрейзе.
– Где бы вы ни жили, везде все одинаково, – раввин даже слушать его не пожелал. – Весь мир ополчился против еврейского народа по самым нелепейшим причинам. Вам нужны какие-то основания для ненависти, но какие бы основания вы ни выдумали, все они гроша ломаного не стоят. И когда над евреями творятся бесчинства, вы мямлите: мы не знаем, возможно, они это заслужили.
– Мне жаль, – стенала обезоруженная его правотой Изольда. – Мне в самом деле ужасно жаль. Я не знала. Я предпочитала не знать.
– Мы терпим, – смело заявил раввин. – Мы молимся, чтобы не стало хуже. Мы молимся, чтобы не наступил тот день, когда явится новый безумец, который возведет напраслину на наш народ, а люди ему поверят, что-то сделают, а потом все скажут, что ничего не знали. Вы пришли к нам и подвергли нас серьезной опасности. И чем дольше вы здесь остаетесь, тем больше усугубляете наше положение. И если милосердие и впрямь постучалось в ваши сердца – уходите.
Изольда – дрожащая, с окровавленными ногами, с глазами, полными слез, – обернулась к Фрейзе:
– Он прав. Мы должны уйти. Обратно к танцорам. Здесь мы оставаться не можем.
* * *
Лука как мог понукал коня, плутавшего по извилистой тропинке в дремучей чаще леса. Он торопился к замку лорда Варгартена. Добравшись до замка, он остановил коня возле ворот и закричал:
– У меня послание к его светлости. Танцоры окружили еврейское поселение. Нужна его помощь.
– С чего вдруг он станет помогать евреям? – заорал в ответ один из стражников. – Пусть танцуют дальше с новыми безумцами.
Его товарищ по караулу добавил смачное ругательство, и оба расхохотались.
– Я сам поговорю с ним, – гаркнул Лука, поняв, что от стражников нет никакого толку. – Откройте ворота.
Он въехал на крепостной двор, и лорд Варгартен вышел из замковых покоев и поспешил ему навстречу. Его жена не спустилась, осталась стоять наверху лестницы, сверля Луку холодным взглядом.
– Снова ты, – процедила она вместо приветствия.
– Я прибыл за помощью. – Лука соскочил с коня и согнулся в поклоне перед хозяином замка. – Танцоры похитили леди из Лукретили, но ее, вместе с моим товарищем Фрейзе, приютили в еврейской деревушке. Плясуны эту деревушку взяли в осаду. Придется снова прогнать их прочь.
