Рывком на себя.
Лунная шерсть…
Снова накативший ступор. И мысленный вопль: «Габи, очнись! Она не лунная! Она серая! Серая!»
Мелькающие деревья, ветер, закручивающийся вокруг воронками. Яростный вой позади. Ответный — из деревни.
Оборотни! Мужчина добежал! Спасся! Вся стая вышла на защиту поселка! Монстру не справиться.
Мне бы остановиться, оставить раненого. Не могу — пока оборотни его найдут, пока приведут доктора, они не успеют.
Изгородь — не изгородь.
Как перетащила мужчину через нее, помню смутно.
Было очень трудно и страшно. Я боялась задеть раны, поцарапать его о колючки.
Ласково светящиеся окна, женский и мужской силуэт.
Я опускаю ставшую невероятно тяжелой ношу на газон. Плечо занемело, шея болит, руки мелко подрагивают. Подбегаю к окну, стучу.
— Доктор! — вместо крика из горла вырывается тихий сиплый шепот.
…Лунная шерсть… испуганные глаза Эли, как две темных луны из-за расширившихся от ужаса зрачков…
— Габриэлла?! — Элт ловко выпрыгивает в окно, заметив мужчину у моих ног.
…Мертвые лошади… мертвый кучер… тетя… белое платье в темных ветках… ветках, покрытых серебряными иглами инея… сверкающих в полумраке ночи…
— Габи?! — Берта следует примеру мужа, цепляется юбкой, едва не падает, не замечает. И вот меня уже обнимают, прижимают к пахнущей сдобой груди, успокаивающе поглаживают по голове.
…Розовый шелк в алых каплях… снежинки, оседающие на ткань… снежинки… у нас не бывает снега… никогда… Белые, крупные, они кружатся в темном воздухе. Розовый шелк, алые капли, белая изморозь… И морозов не бывает… У нас зимой цветет жасмин. Старики говорят, он запутался, ведь его к нам завезли откуда-то с востока. А жасмину все равно, он цветет…
Слез нет, страха нет. Я не могу бояться. Не имею права. Ради Эли. Ради папы. Ради спокойствия мамы.
— Габи, не бойтесь, он жив, кинжал не задел внутренние органы, — не отрываясь от раненого, успокаивает доктор. — Берта, отведи ее к себе!
…Отец удивленно смотрит на меня: «Габи?»… Я стою с мокрыми от снега волосами и держу на руках сестру… алые капли стекают по розовому шелку… «Габи?»…
— Габи? — Берта меня куда-то ведет, краем глаза замечаю появившегося из теней Витора.
Доктор недовольно что-то ему говорит. Мастер смотрит на меня, хмурится.
Попалась! Я что-нибудь придумаю, обязательно.
…Бледное лицо Элизы на подушках в алую полоску… алую, как ее кровь, которой пропитана повязка… алая, как растущая у ее кровати ярость, которую нужно убрать… я знаю это, но все равно жутко боюсь. С момента, как я впервые увидела в саду воплотившуюся злость садовника, прошла лишь пара дней. Все эти дни старалась понять, что это и почему звери сестры такие большие. Поняла. И даже попробовала развоплотить одну из них. У меня вышло. И Эли стало легче. Но я все равно боюсь, что в тот раз получилось случайно…
Мы уже у двери моей спальни? Когда я успела отдать Берте ключи? Только что, да.
Растущий внутри страх: Эли!
— Дальше я сама. — Я жестом остановила женщину, собиравшуюся зайти следом за мной. — Благодарю.
— Но Габриелла?.. — Не дослушав, захлопываю дверь и закрываю на ключ.
Мелькают комнаты. Кажется, я не открывала ни одной двери. Не важно.
Эли сидит на полу у кровати. Ее глаза светятся, словно две полные луны. На руках серебром блестят когти. Ярость сидит рядом. Бледной бабочкой едва заметно алеет любовь.
Я моргаю, тру пальцами глаза: вокруг Элизы будто знойное марево колышется. В нем угадывается нечеловеческий силуэт.
Не позволю! Мы столько боролись! Осталось совсем немного. Не смей сдаваться!
Ярость окутывает меня алым облаком, но не исчезает. Она порывом ветра бьет по тому, кто устроился за спиной сестры. Разжигает ее любовь. Кажется, крылья невероятно красивой алой бабочки вспыхивают искрами.
Наваждение, не иначе: напоследок я вижу серебристые крылья, легким ветром коснувшиеся моей щеки.
— Эли? — Я обессиленно сползла на пол, кое-как, на четвереньках, добралась до лежащей без движения сестры.
Приложила ладонь к ее шее, с облегчением почувствовала под пальцами ровный пульс. С радостью отметила, как недовольно засопела побеспокоенная Элиза. У меня снова получилось. Невероятно.
Переложить Эли на кровать вышло далеко не сразу. Но я справилась. Из последних сил добралась до шкатулки. Пустой… пустой… Руки тряслись, виски будто обручем сдавило. Ничего не осталось. Мне нужен доктор. Я достала конвертик с заклинанием. Но вначале надо вернуться к себе. Хватит того, что Витор видел меня…
А что, собственно, он видел?
Я подоткнула одеяло и поправила веточку жасмина на тумбочке в изголовье. Это не так просто, когда все плывет и хочется уткнуться лицом в одеяло и не двигаться.
Закрыв дверь в спальню сестры на ключ, я по стенке пошла к себе.
Итак, что видел мой не вовремя исчезающий муж?
Меня, испуганную до истерики, доктора, Берту и мужчину без сознания на газоне под окнами флигеля.
О моих ночных прогулках Витор знает. Так почему же я не могла найти умирающего рядом с домом?
Я остановила черепаший забег в сторону спальни. Осмотрела одежду. Крови, кажись, нет. Откуда ей взяться? На часы я не глядела, но по ощущениям пронеслась от реки до особняка со скоростью взбесившегося пегаса. Кроме того, кажется, вокруг было что-то вроде воздушного кокона. Один слой защищал мужчину, второй — меня.
О монстре у поселка мастера теней узнают от оборотней. А как мужчина попал на газон особняка — не знаю. Там его и нашла.
Вопреки опасениям, Витора в спальне не наблюдалось. С трудом раздевшись, я свалилась на кровать. Конверт с заклинанием выпал из пальцев, сил поднять его с пола не осталось.
Глядя на него, близкий и такой далекий, я мечтала упасть в обморок или забыться сном. Вместо этого начала размышлять.
Во-первых, пора признаться себе, что никаких провалов в памяти у меня не было. Я запретила себе думать о случившемся год назад. Вспоминала только то, что причиняло меньше боли, было хоть немного понятно. Я и бояться себе запретила. И чувствовать.
Как такое возможно?
Да. Немного силы воли и глупость.
Во-вторых, я так привыкла к этому, что вчера, во время приступа Эли, проделала с собой то же самое.
Что случилось сегодня?
Я не выдержала.
Настоящее наложилось на воспоминания из прошлого.
И последнее: если бы этого не случилось, я бы не смогла вытащить Элизу. Значит, прятаться за выдуманной амнезией больше не стану.
