Она прошла мимо матери с дочерью, пытаясь забыть куклу и найти Тенсена. Он стоял возле одной из мясных лавок и рассматривал висевшую на крюке тушу поросенка.
— Ну наконец-то, — произнес он, увидев Кестрель. — Как раз вовремя. А то мне пришлось бы купить поросенка, чтобы не вызвать подозрений. И как бы я потащил его обратно во дворец?
Они смешались с толпой, состоявшей в основном из слуг, которых прислали с утра пораньше за свежим мясом. Кестрель с Тенсеном дошли до конца рыночного ряда и поднялись вверх, где почти никого не было.
— Глава сената ездил в южный Гэрран, — сообщила Кестрель. — Мне кажется, цель у него могла быть только одна. Император отправил его оценить урожай хлебного ореха. Полагаю, у вас хотят забрать все. Если попытаетесь оставить себе хоть часть, император сразу это поймет.
При дневном свете Тенсен выглядел старше: морщинки казались глубже, ресницы — совсем бесцветными.
— Начнется голод.
Помедлив, Кестрель сказала:
— У меня есть идея.
Тенсен подождал продолжения, но Кестрель молчала. Он в недоумении приподнял брови.
— Вам она может не понравиться.
— В любом случае лучше, чем ничего.
— Я бы не была так уверена. — Кестрель вспомнила о лошадях на восточной равнине. «Убийство», — бросил Арин ей в лицо. Это слово, как зверь, огромными когтями впилось в душу Кестрель.
Тенсен положил руку ей на плечо. В отличие от генерала, у него оказалась легкая рука, но этот жест все равно напомнил Кестрель об отце.
— Соберите урожай раньше времени и спрячьте, — начала объяснять Кестрель, — но часть орехов оставьте на ветках. Потом подселите на деревья паразитов. Любых — хоть орехотворку, хоть жуков, хоть гусениц. Лишь бы размножались быстро. Когда император потребует предоставить ему урожай, никто не сможет обвинить вас в том, что отдавать нечего.
Тенсен тепло улыбнулся. Кестрель попыталась представить, как бы выглядел ее дед, если бы он у нее был.
— Если император сочтет, что вы его обманываете, покажете посланникам объеденные растения… Правда, сами деревья могут и погибнуть. И тогда голод наступит уже в следующем году.
— Доживем до следующего года — тогда и будем беспокоиться, — ответил Тенсен. Он поморщился: начинался снегопад, и снежинки покалывали щеки. — Арин все требует рассказать ему, откуда я узнал о судьбе бедняги Тринна.
Сердце Кестрель забилось быстрее.
— И что вы сказали? Нельзя упоминать, что это я. Вы обещали.
— Не бойтесь. Мы оба знаем, что порой необходимо солгать. Я не выдам вас. Я убедил Арина, что должен сохранить личность своего осведомителя в тайне. Есть только кодовое имя: Мотылек. Надеюсь, вы не против? Ничего, что я назвал вас в честь моли?
Кестрель улыбнулась уголком губ:
— Я бы не отказалась стать мотыльком. Я даже готова питаться шелковыми тряпками, если за это мне дадут крылья.
Рукав окончательно истрепался, нитки так и торчали. Арин бросил рубашку в сундук и снял с пояса кинжал. Ему не нравилось постоянно чувствовать вес валорианского оружия, пусть даже этот клинок был легким. Носить с собой кинжал Кестрель было не лучшей идеей. Однако оставлять его в комнате, пряча среди тряпок, Арину не хотелось. Он снова посмотрел на открытый сундук, сверху которого лежала изношенная рубашка.
Арин отложил кинжал, достал рубашку и продолжил распускать шов, потянул за тонкую, как паутинка, нитку. Арин намотал ее на палец так, что кожа побелела, потом резко дернул. Нить оборвалась.
Арину пришла в голову мысль: простая ниточка может помочь Гэррану. Идея была абсурдной, но он пошел к Делии и попросил у нее несколько разноцветных клубочков.
— От тебя пахнет рыбой, — заметил Арин, когда Тенсен вернулся в покои.
— Наверное, наступил на что-то и испачкал сапог. — Министр поднял глаза и увидел закрытый сундук у двери. — Арин, ты что, бросаешь меня?
— От меня здесь нет пользы.
— А в Гэрране, по-твоему, будет? Уж прости меня, но, надеюсь, ты понимаешь, что сейчас роль губернатора заключается лишь в том, чтобы отдавать императору все, что он потребует. С этим прекрасно справляется твоя кузина.
— А я не поеду в Гэрран. Я собираюсь на восток.
Тенсен удивленно заморгал, потом нахмурился. Он провел пальцами по крышке сундука, по затянутым ремням.
— И что ты рассчитываешь там найти?
— Союзников.
— Им союзники не нужны. Восток — это восток. Чужаков они не жалуют.
— Я не спрашивал у тебя совета.
— Я заметил. Но если бы спросил, я бы напомнил, что из этих земель мало кто возвращался, а те, кто вернулся, уже не были прежними.
— Возможно, перемены пойдут мне на пользу.
Тенсен окинул его взглядом:
— Тебя всю ночь не было. Интересно, что же повлияло на твое решение уехать?
— Тенсен, война не окончена. Давай смотреть правде в глаза. Гэррану рано или поздно придется сразиться с империей, но одним нам не выстоять. А вот восток может.
— В Дакру чужеземцев не пускают.
— Я не простой гость.
Тенсен сложил ладони вместе, а потом развел руками, будто рассеивая семена по полу. Этим жестом гэррани выражали скепсис.
— Ты сомневаешься во мне, — нахмурился Арин.
— Не в тебе, а в твоей идее. Это опасно.
— А что безопасно? Оставаться здесь тоже нельзя. А дома я сейчас не нужен. Ты сам спрашивал, что я выберу, когда придется рискнуть ради родины.
— Верно, — помедлив, согласился Тенсен. — Спрашивал.
— Так вот, я сделал выбор.
— Легко сделать выбор, когда не знаешь, чего он может тебе стоить.
— Легко ли, трудно ли — не важно. Это мой выбор.
Тенсен поджал губы и так низко склонил голову, что на шее появилась складка. Потом он резко посмотрел Арину в глаза и снял с пальца золотое кольцо:
— Вот, возьми.
— Не могу.
— Я хочу, чтобы оно было у тебя.
— Оно принадлежало твоему внуку.
— Поэтому я и хочу, чтобы ты его взял.
— Тенсен, нет.
— Мне теперь и беспокоиться за тебя нельзя? — спросил министр, не глядя на золотое кольцо на своей ладони. Он по-прежнему смотрел Арину в глаза. — Я уже понял: ты поедешь на восток, и мне тебя не отговорить. Советов моих ты слушать не желаешь, так уважь старика и прими хотя бы мой подарок.
Арин неохотно взял кольцо, которое налезло только на мизинец.
— Ну, счастливого пути.
Тенсен легко провел рукой по сундуку, словно хотел таким образом скрыть нахлынувшие чувства. Но этот подчеркнуто непринужденный жест выдавал его с головой. Министр уже не смотрел на Арина, и тот пожалел, что согласился взять кольцо. Оно напомнило Арину изумрудную сережку матери. Что же больнее: когда ты сам отдаешь что-то ценное или когда у тебя его отнимают? Не удержавшись, он вспомнил Кестрель, как та сидела в таверне, кусая губы и слушая обвинения Арина. Она выглядела как зверек, загнанный в угол.
