Книга Бесконечные дни - Себастьян Барри

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48

Я наконец добираюсь до форта, и мне становится чуточку легче на душе. Охрана пропускает меня без звука. Я даже не пытаюсь искать Старлинга, а сразу иду в кабинет к майору. Надо идти туда, где принимаются решения. Так уж заведено. Вхожу и вижу майора. Лицо у него худое и белое. Он совсем не похож на того человека, которого я знал. Он сразу поднимается из-за стола, обходит его кругом и берет мою правую руку в свою. Он даже не говорит ничего. В морщинах высохшего лица притаилась краснота, словно его разрисовали. Видно, что ему очень плохо. Как будто он проглотил живую гремучую змею и она бьется внутри его и кусает. Укус, еще укус, а майор даже не дернется. Он что-то говорит про свою благодарность. Про то, что на завтра уже все условлено и гонцы отправлены. Если я хочу записаться в армию на девяносто дней, он меня запишет, а когда дело будет сделано, отменит мой контракт. У меня не поворачивается язык сказать, зачем я здесь. Он, наверно, решил, что я приехал вместе со Старлингом. На столе стоит дагеротип миссис Нил, сделанный, видно, около того времени, когда они поженились. Может, это сам Тициан Финч снимал. Майор ловит мой взгляд. У него в глазах – отголоски прежнего себя. Он что-то говорит про Ангел, свою дочь, а я отвечаю: никак не могу поверить, что миссис Нил больше нет. Миссис Нил точно больше нет, говорит он, и Хефцибы тоже. Верно, ты совершенно прав. Все это время я жил только мыслью, что капитан Карлтон поехал за вами. Молю Бога, чтобы завтра нам вернули Ангел. Мы одели Винону в форму барабанщика – чтобы выразить наше восхищение. Я просто не могу найти слов, которых ожидает от меня Джон Коул. Я молча смотрю на майора, отдаю честь и выхожу. Возвращение в форт словно омывает меня былыми временами. Чуждые тени и голоса крутятся в водовороте прошлого. Солдаты, которых я когда-то знал, ужасное пение и мерзкий характер сержанта Веллингтона. В любой жизни есть минуты счастья, даже если твой жребий чудовищен. Я перевидал множество людей, превратившихся из благородных существ во что-то такое, о чем даже думать не хочется. Но этот оструганный судьбой майор к ним не относится. Наверно, так я думаю. Этот прямодушный человек, никогда в жизни не терпевший несправедливости.

Теперь моя задача – найти Винону и посмотреть, как она там. Две недели в обществе Старлинга Карлтона измочалили бы и святого Павла. А я так голоден, что съел бы и голову Иоанна Крестителя, но сначала иду искать. Старлинг – капитан роты А; там я Винону и нахожу. Она сидит у печки в новом наряде, и, клянусь Богом, попервости я принимаю ее за мальчика. Блестящие черные волосы убраны под фуражку. Но она вскакивает и бросается ко мне. Самый нежный барабанщик во всей армии. Как этот Старлинг с тобой обращался, спрашиваю я. Он за весь путь не сказал ни слова, отвечает она. Не сказал ни слова? Только приказы отдавал – где сесть, где лечь. Про́клятая Богом, странная и больная душа, говорю я. Тут врывается сам Старлинг, топая так, что деревянный пол пружинит. Окидывает меня взглядом и достает револьвер. А ну, отойди от нее, говорит он, или я тебя пристрелю на месте, иуда поганый. Господи Исусе, Карлтон, не гони лошадей. Я ни слова против тебя не сказал.

Странным и мрачным шагом иду я в каптерку и получаю капральскую форму. Одеваюсь прямо там, среди стеллажей; писарь каптенармуса старается как может найти мой размер, который разве что на воробья налезет; он выдает мне ремень и прочее, а ботинки я оставляю свои. Не собираюсь я мучиться в армейских стандартных. В арсенале я получаю винтовку и револьвер. Когда заправляю рубашку и яйца в штаны, сам не знаю, что на меня находит. Годы спадают шелухой, и это будто опять мой первый день в казарме, с Джоном Коулом. В Сент-Луисе, тысячу лет назад. Но мысленным взором я вижу и Джона Коула в постели, с простреленным бедром. Вижу и мальчишку в лохмотьях, каким впервые встретил его под кустом в Миссури. От призраков Джона Коула у меня кружится голова. Я пытаюсь понять, не предаю ли этого человека – самого дорогого на свете для меня. Может, и предаю. Может, и предаю. Но еще я молюсь о том, для чего у меня даже имени нет, о неведомом, что сидит у меня в темных глубинах души.

Немецкий торговец весь день хлопотал, как навозная муха. Он должен отвести нас к месту встречи. Не знаю, что он сам будет с этого иметь. Он маленький, сердитый, лысый, в шляпе иностранного вида. Мне говорили, что он владеет акциями новой железнодорожной станции Ларами, выросшей в ста милях к югу отсюда, но я не верю. На нем белый костюм в полоску, не стиранный, верно, со времен Ноева потопа. Кто-то сказал, что его зовут Генри Сарджон, – как-то не очень по-немецки звучит. Как бы там ни было, мистер Сарджон явно любит табачок – у него постоянно мокрый пенистый шмат во рту. Говоря с майором, Сарджон все время отворачивается и сплевывает. До места встречи два дня пути верхом, и, насколько я вижу, мы не берем с собой пушку. В форте пять полков, укомплектованных доверху, потому что наше правительство до усрачки боится индейцев. В шестьдесят восьмом с ними заключили новый договор, но тут на эти земли стала наползать железная дорога. Я бы охотно проехался в компании пяти полков. Но Поймал-Коня-Первым допустил на ассамблею лишь две роты. Это двести человек, а в его племени, говорят, уже триста. Но майора это не волнует. Он намерен забрать свою дочь. Может, он думает – не важно, сколько солдат в поле. Он будет рад умереть. В это веришь, глядя на него, – такой у него вид, отчаявшийся и собранный. Как у человека, что стоит на высоком мосту и собирается прыгнуть. Его почти боишься. Старлинг Карлтон взгромоздился на большого серого коня. Сегодня самый холодный день в году, и Старлинг Карлтон, конечно, потеет. Пот стекает ему за ворот и застывает сосульками на бровях. Этот человек точно самая ненатуральная скотина во всем божьем свете. Мы едем в арьергарде, и Винона жмется к нам. Ты уверена? – все повторяю я. Ты уверена? Я живо уберусь отсюда и тебя прихвачу, дай только знак. Я уверена, говорит она и дарит мне улыбку. Я чертыхаюсь. Тебе что, не дали барабан ко всей этой одежке? Нет, не дали, отвечает она. И смеется. А я не смеюсь. Я не смеюсь. Если у меня еще осталось сердце, оно рвется на куски.

Я пытаюсь понять, что будет дальше. Винону вернут дяде и заберут обратно Ангел Нил. А что будет с Виноной потом? Они думают, она готова напялить индейские юбки и снова заговорить на языке сиу? Похоже, до нее попросту никому дела нет. Я знаю, что нет. Старлинг Карлтон обожает только своего майора и сделает все, чтобы ему угодить. Не сомневаюсь. Майор – самый справедливый человек из всех, кого я встречал, но он выпотрошен ножом скорби. Люди, которых я близко знал в былые дни, все еще служат в роте, и мне так странно, что я снова одет в синюю форму. Коротышка Сарджон едет впереди, подпрыгивая на спине мула. Будто знает, что делает. Знакомые холмы сейчас облачены в кружева и пушистые шали зимы. Даже в го́ре эта земля как будто утешает. Наверно, черная истина – в том, что это проходит через наши сердца.

Старлинг Карлтон теперь командует моей старой ротой, а мне надо делать, что положено капралу. Во главе роты А – странный желтолицый тип, капитан Соуэлл. Щеки у него словно выструганы из дерева, а на них растут бакенбарды «дандрири», как у рядового Уотчорна много лет назад. Вы бы решили, что у него справа и слева от носа торчит по терновому кусту. Старлинг Карлтон не расположен со мной беседовать, так что я у него ничего не спрашиваю. Он мне наверняка не доверяет, но я ничего такого не задумал – хочу только позаботиться, чтобы Винона была невредима. Ей теперь приказывают ехать рядом с майором, который сидит на отличной вороной кобыле. При виде ее понимаешь, что сам проехал через Небраску и Вайоминг на жалкой кляче. Шкура майоровой кобылы лоснится в серебристом волшебстве снежного света. Давно я не ехал верхом рядом с майором, и прежний бальзам верности вливается потоком мне в сердце. Я вдруг остро ощущаю скорбь от четырех или пяти потерь. Старые товарищи, что пали в былых битвах. Убийство миссис Нил, кроткой женщины. И где-то на заднем плане – другие дела. Зыбкие призраки моей семьи, давно умершей в Слайго. Слайго. Это слово я уже лет десять не произносил даже в тайных мыслях. Перед глазами проплывает запачканное платье матери. Погубленный смертью передник сестры. Худые холодные лица. Отец, вытянутый вдоль, – как мазок желтого масла. Пятно. Черный цилиндр смят, словно аккордеон. Временами понимаешь про себя, что неумен. Но, тоже временами, внезапный порыв ветерка разума прогоняет туман обыденных мыслей, и тогда на миг все видишь ясно – словно землю, которую очистили от сорняков огнем. Мы бредем наугад и называем это мудростью, но это не она. Говорят, что мы христиане и все прочее, но это не так. Говорят, что Бог поставил нас над зверями, но любой, кто жил на земле, знает, что это наглая ложь. В тот день мы едем, чтобы молчаливо осудить Поймал-Коня-Первым, назвав его убийцей. Но ведь это мы убили его жену и дочь. Первую Винону. И многих других его родичей. Нашу Винону вырвали с этих равнин. Мы взяли ее к себе, как родную дочь, но она нам не дочь. Что она такое теперь? Разрывается надвое. Вот она – одетая мальчишкой-барабанщиком из армии Соединенных Штатов – смеется легким смехом. Она до глубины души рада, что может утишить боль майора, потому что жена майора когда-то обошлась с ней по-доброму. Винона, королева этой потрясающей душу земли. Черт возьми, капралу нельзя плакать. А Джон Коул сейчас лежит дома, на нашей с ним кровати, и гадает, чем занят я. Не предал ли я его, не изменил ли своему честному слову? В жизни нужно не только хватать и делать. Иногда приходится и думать. Но у меня нету столько мозгов, чтобы все продумать как следует. На мое черное безумие начинает сыпать снег – большей частью черные провалы да ветер. Отряд едет вперед, немецкий шут в авангарде. Но самый главный шут здесь я.

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48