Поднявшись наверх в спальню матери и не в силах более сдерживать себя, Неома бросилась на кровать и громко заплакала. Она плакала не только из-за потери поместья, но и из-за того, что навсегда потеряла маркиза!
«Я люблю его! Мама, я люблю его!»— отчаянно произносила Неома. Будущее без него не имело для нее никакого смысла. Она знала, что никогда больше никого так не полюбит и не почувствует такого восторга от поцелуя, который испытала в тот звездный вечер при свете луны.
Пускай Перегрин думает, что маркиз грубый и безжалостный к другим, однако с ней он был внимательным и ласковым. Она никогда не забудет нежного прикосновения его губ, его рук, когда он вытирал ей слезы, и не забудет мягкого и приятного голоса, когда он желал ей доброй ночи.
«Зачем я полюбила его? Этот человек так же далек от меня, как луна от земли».
Неома вспомнила, как ей было хорошо, когда он назвал ее Светом Луны. Воспоминания заставили ее вновь заплакать. Затем она просто лежала на кровати своей матери, прислушиваясь через открытое окно к пению птиц, зная, что, как только они уедут в Лондон навсегда, она никогда больше не услышит этих прекрасных звуков. Наконец, взяв себя в руки, она умылась холодной водой и пошла вниз, чтобы приготовить Перегрину обед. В доме почти ничего не было из еды, поэтому Неома дала старику Бриггзу несколько шиллингов, и он отправился в деревню, чтобы что-то купить. Утром она съела только кусок хлеба с сыром. Но к приезду Перегрина она должна была приготовить что-нибудь вкусное.
«Надо постараться провести оставшиеся здесь часы в хорошем настроении», — убеждала себя Неома.
Чтобы как-то скрасить неуютный вид заброшенного дома, она пошла в сад за розами. Розы были любимыми цветами ее мамы, поэтому розарий в свое время содержался в идеальном порядке и считался семейной гордостью. Сейчас розарий зарос сорняками и травой, однако розовые, белые и желтые розы уже набрали бутоны. Прекрасный аромат и нежность лепестков первых бутонов очаровали Неому, заставив на время забыть о своих горестях. Но мысли о маркизе нахлынули вновь, и Неома задумалась о том, что же он стал делать после ее отъезда. Наверное, из-за грубости Перегрина он обрадовался, что наконец избавился от нее. А вдруг он поехал в Лондон к Вики Вейл? При этой мысли Неома опять чуть не заплакала.
«Я люблю его! Люблю больше всего на свете. Но какой… смысл в этой любви? Я должна его забыть».
Подумав об этом, Неома с силой стала заталкивать цветок в вазу, как будто тем самым хотела отвлечься от своих мыслей. От укола шипом розы она вскрикнула. Больно кольнуло в сердце и заныло в груди. Она заплакала и сквозь слезы услышала, как кто-то вошел в дом. «Наверное, вернулся Перегрин. Он не должен видеть, как я плачу».
Быстро вытерев слезы тыльной стороной руки, она повернулась, чтобы поздороваться с Перегрином и сказать, что не ожидала его так рано.
Но перед ней стоял не брат, а маркиз!
Неома подумала, что это ей лишь кажется, так много думала она о маркизе, поэтому и видит того, кого и хотела бы увидеть. Но через минуту она осознала, что это не видение. Перед ней стоял красивый, элегантно одетый маркиз. Положив шляпу и перчатки для верховой езды на конец стола, он подошел к ней. Молчание нарушила Неома:
— Зачем… зачем вы здесь? Перегрин… поехал к вам в Лондон.
— Я уже виделся с ним. Однако мне надо с вами поговорить, — сказал маркиз.
Глаза Неомы от удивления округлились. Она потеряла дар речи и не верила своим ушам. Тогда маркиз сказал:
— Поскольку мне надо многое вам сказать, будет удобнее, если мы сядем.
— Да, да, конечно. Может быть, пройдем… в гостиную?
Положив розы, которые она так и не успела поставить в вазу, Неома пошла вперед. В окно сильно светило солнце, и, Когда Неома остановилась посреди гостиной, ее волосы стали золотистого цвета. Она смотрела на маркиза, ожидая увидеть недовольный взгляд, однако он смотрел на нее просто серьезно и вдруг воскликнул:
— У вас на пальце кровь!
Она посмотрела на тот палец, который недавно уколола. Действительно, там были следы крови. Вытащив свой носовой платок из кармана, маркиз нежно взял ее руку и вытер кровь. От прикосновения его пальцев она задрожала. Ее внезапный трепет не остался незамеченным для маркиза.
Маркиз посмотрел на нее. Неома не смогла отвернуться. И довольно долго они стояли неподвижно и смотрели друг на друга. Молчание нарушил маркиз:
— Садитесь, Неома, я хочу с вами поговорить. Подчинившись, она села в кресло рядом с камином. Раньше это было любимое место ее мамы. Немного постояв, маркиз сел напротив.
— Мне надо многое объяснить вам. Но так как я никогда ничего подобного не делал, не знаю даже, с чего начать Неома удивленно смотрела на него и молчала.
— Думаю, вы поймете меня, хотя до конца я не уверен.
— Я постараюсь понять… все, что вы мне скажете. Она все еще ощущала трепет от прикосновения маркиза. Внезапно она подумала о том, что больше всего ей хотелось бы, чтобы он поцеловал ее сейчас. Отвернувшись, маркиз сказал:
— Спустя две недели после того, как мне исполнился двадцать один год, мой отец объявил, что устроил мою женитьбу.
— Вашу… женитьбу? — удивилась Неома. У нее и в мыслях никогда не было, да и Перегрин ничего подобного не говорил, что маркиз был женат.
— С самого детства, — начал маркиз, — в меня постоянно вдалбливали мысль о важности и значительности моей персоны, о том, какое высокое место в обществе мне предстоит занять. А когда придет время, это место должен будет занять мой сын — наследник Сита.
Неома внимательно слушала маркиза, сложив руки на подоле юбки.
— Отец сообщил мне, что договорился о женитьбе с герцогом Халльским на его дочери, которая была на год старше меня. Я всячески пытался убедить отца, что пока не хочу жениться, что хотел бы побыть еще холостяком, однако отец не стал меня слушать.
Неома вспомнила портрет пятого графа Сита и подумала, что действительно отец маркиза выглядел человеком, подавляющим всех и вся.
— Халлы пригласили меня погостить к ним в замок в Нортумберленде, и когда я увидел дочь герцога, то был сражен ее внешностью.
— Она была так… красива?
— Очень красива, — ответил маркиз. — Любой мужчина, наверное, мечтает о такой, как Люсиль.
«Этого и следовало ожидать, что маркиз будет искать такую красивую жену, которая должна быть ему под стать», — подумала Неома, ощутив приступ ревности, о которой даже не подозревала раньше.
— В то время я был еще слишком молод и все идеализировал, — продолжал маркиз с сарказмом в голосе. — Наверное, в тот момент я боготворил Люсиль.
Неома с трудом перевела дыхание. Ей было невыносимо и мучительно слушать его признания.
— Я писал ей стихи, такие же страстные и романтичные, как стихи Джона Донна, и вскоре она сказала, что любит меня.
