— Будьте так любезны прислать вещи мисс Стандиш в дом его светлости в Лондоне. Я распоряжусь, чтобы их потом забрали оттуда.
— Хорошо, сэр.
Пока Перегрин разговаривал с мажордомом, Неома дотянулась до своего жакета, который оставляла на стуле. Затем Перегрин потащил ее к выходу, а потом по ступенькам к почтовой карете, запряженной двумя лошадьми. Когда Перегрин сам взялся за вожжи, грум пересел назад. Выехав на основную дорогу, Неома, оценивая все произошедшее, тихо сказала:
— Прости… меня.
— Об этом мы поговорим дома, — сказал Перегрин. — Если он причинил тебе зло, то, клянусь, я убью его!
— Нет! Нет! Со мной… все в порядке. Все было не так… как ты думаешь, — с трудом произнесла Неома. Она боялась, что грум слышит их разговор.
Довольно долго они ехали молча, но вскоре Неома поняла, что они ехали не по лондонской дороге. Она спросила:
— Куда мы… едем?
— В поместье, — ответил Перегрин. — Как ты, очевидно, догадываешься, я должен забрать бумаги на поместье.
На глаза Неомы навернулись слезы не только от осознания того, что они навсегда потеряют дом, но и от того, что у Перегрина больше ничего не останется в жизни. Однако говорить об этом не было смысла. Она знала, что он сделает то, что сказал, и передаст документы на владение поместьем маркизу, тем самым заплатив «долг чести».
«О боже! Как же ты допустил, чтобы такое случилось? Почему это должно было произойти с Перегрином?»
Они ехали долго, прежде чем повернули на знакомую дорогу. Вскоре показались заржавелые крыши пустых полуразвалившихся домиков. Наверное, оттого, что Неома сравнивала родное поместье с величавым Ситом, она заметила валявшиеся на нескошенной траве ветки деревьев и росшие вокруг сорняки, а также несколько трещин на стенах их старого дома. Кое-где выбиты были окна, на крыше во многих местах расколота черепица. Однако особняк, построенный в елизаветинском стиле более чем два столетия назад, был еще прочным и мог согреть. Неома знала, что более всего на свете любит этот дом. Это был ее родной дом, единственное наследство Перегрина.
«Мы вынуждены потерять этот дом. Для человека, который станет его владельцем, этот дом ничего не будет значить».
Подсознательно Неома подумала, что, может быть, все же маркиз поймет, как она любит этот дом, потому что это ее кровно-родное место, лучше которого для нее нет ничего на земле.
«Не стоит думать об этом», — тут же убедила она себя.
Войдя в дом, Неома поняла, что их никто не встретит: слуги, старики Бриггз, из-за своей глухоты, наверное, даже не услышали, как они подъехали к дому. В тот момент, когда Перегрин расплачивался с грумом, Неома вошла в гостиную. Занавески и покрывала изрядно выцвели, ковер совсем износился, но от всех этих вещей повеяло какой-то особой теплотой и напомнило ей о матери. Неоме стало обидно, что мамы сейчас нет с ними. Она бы поняла все их проблемы и подсказала, как с ними справиться. Она всегда умела найти верное решение.
В дверях показался Перегрин, который прервал воспоминания Неомы. У него по-прежнему был сердитый взгляд.
— Как ты могла поступить столь предосудительно, послушавшись маркиза? — спросил он.
— Мы должны… поговорить об этом, — тихо ответила Неома.
Правда, внутренне она не была готова все рассказать брату. Например, о том, что маркиз предлагал ей в подарок дорогостоящее ожерелье.
— Значит, ты говоришь, что он не дотронулся до тебя? — яростно спросил Перегрин.
Неома отрицательно покачала головой. Она не могла сказать Перегрину о поцелуе маркиза. Он непременно стал бы расспрашивать, было ли еще что-нибудь, кроме поцелуя.
— Пойду наверх, переоденусь, — быстро сказала она, убегая от дополнительных вопросов Перегрина. — Потом я постараюсь что-нибудь приготовить на обед.
Ничего не ответив, Перегрин сел в кресло, а Неома вышла из гостиной. Наверное, он с большим сожалением думал о пропущенном у сэра Эдмунда обеде, а еще больше переживал, что не увидел боксерского состязания, так как вынужден был спасать ее. Уехав на рассвете, он, видимо, провел бессонную ночь, думая о том, что сказал ему лорд Дадчетт, переживая за нее и проклиная маркиза.
«Это все лорд Дадчетт. Он виноват», — подумала Неома, представив, что было бы с Перегрином, если бы тот узнал, что маркиз целовал ее.
«Я поступила очень нехорошо», — подумала Неома, пожалев, что прошлое изменить нельзя.
Неома ставила в вазу сорванные в саду розы и плакала. Она прощалась со всем, что было ей дорого и что она любила еще с детства. Рано утром Перегрин с документами на поместье уехал. Внутренне он также переживал и не хотел расставаться с тем, что осталось от родителей. У него был крайне подавленный вид, которого Неома не помнила со дня смерти матери.
— Я вернусь вечером с каким-нибудь экипажем, чтобы мы смогли увезти на нем кое-какие вещи.
— Неужели маркиз не даст нам времени… собрать вещи? — тихо спросила Неома.
— Зачем нам нужно это время? И что вообще мы можем отсюда забрать? — грубо спросил Перегрин. — Ты же понимаешь, что дом почти ничего не стоит. Не можем же мы вывезти отсюда все, оставив лишь полуразрушенное здание.
Неома всхлипнула.
— Я хотела бы забрать кое-какие мамины вещи. Ты же знаешь, как они мне дороги. Я не могу с ними расстаться!
Перегрин пожал плечами.
— Не думаю, что эти вещи будут представлять какой бы то ни было интерес для маркиза. В то же время я не желаю чем-либо быть обязанным ему.
Неома была растрогана, что ради нее Перегрин пошел на жертвы. Она хотела многое объяснить брату, однако его ненависть к маркизу не позволит ему всего понять. Неома была уверена в том, что маркиз не такой скверный, каким его все считают. Прошлым вечером, когда она умоляла маркиза понять ее, он вытер ей слезы и отправил спать. В подобных обстоятельствах такой, например, как лорд Дадчетт, повел бы себя иначе. Но пока Перегрин испытывает лишь ненависть к маркизу. Нет смысла что-то объяснять ему. Вечером Перегрин уехал, попросив у местного фермера лошадь, которая, конечно, проигрывала обитательницам конюшен Сита. Их собственные кобылы были такими старыми, что не смогли бы выдержать долгий путь до Лондона. Когда Неома зашла в конюшни, лошади сразу же узнали ее. Она с горечью подумала, что, как только их усадьба станет собственностью маркиза, он непременно распорядится убить их за ненадобностью.
Возвратившись в дом, она начала собирать вещи к отъезду. Вынося в вестибюль охапку разных вещей, Неома подумала, что, может быть, действительно нет смысла увозить все это с собой. Если им придется менять дом на Ройял-авеню и переезжать в другой, то будет крайне неудобно перевозить с собой много груза. Только подумав об этом, Неома заплакала, осознавая, что, лишившись поместья, они потеряли все.
Живя в Лондоне, она все время надеялась, что в один прекрасный день они вернутся домой. Как же она мечтала, что опять сможет любоваться садами и полями. Наслаждаясь ароматами цветов, она смогла бы говорить со стариками Бриггз об отце и матери, вместо того чтобы постоянно объяснять Эмили, что надо делать и как делать.
