– Ничего в мире мне так не хотелось бы, как чуточки вашей тушеной говядины. После всей той разукрашенной требухи, которую мы ели в поездке, это было бы настоящее угощение.
– Требухи, говоришь? – сказал папа, вытащив изо рта свой «Вудбайн».[20]– Ты что, требуху ел в чужих странах, а?
– Просто так говорится, – сказал Говард. – Надо бы на самом деле сказать дряни, потому что на самом деле многое было просто кучей разукрашенной белиберды, не стоившей и сотой доли того, что мы за нее платили.
– Ох, Говард, – говорю я, – мы ели очень милую курицу в том самом месте в Чикаго, прямо за Стейт-стрит, ты же помнишь.
Было очень странно – я чуть не хихикнула – думать, что я вот так вот рассуждаю про то, что мы ели в Чикаго, и тому подобное. Странно, что мы вот так вот ездили по всей Америке.
– Значит, до Филадельфии вы не доехали, – сказал мой дорогой папа. – Там обосновался кузен тетки Эдит и, говорят, хорошо успевает в политике. Ясно? – Было как бы ясно, мы вот тут рассуждаем о заграничной Америке, а на самом деле это место, куда уехал кузен тетки Эдит (Эдит, кстати, тетка нам только по мужу) и где он обосновался. Вообще не заграница. Впрочем, по моему мнению, больше совсем нет такого места, как заграница. Марс – заграница, Сатурн, и Луна, и так далее, но на Земле ни одно место по-настоящему не заграница. Мы это как бы проверили.
Ну, съели мы на обед по чуточке маминой милой тушеной говядины, у папы в холодильнике было пиво в банках, потом съели мороженое, поделили семейный брикет, и все было очень мило. Потом Говард сказал:
– Ну, теперь мы пойдем навестить Миртл и Майкла.
А папа сказал:
– Ох, Майкла дома не бывает в субботу после обеда. Он в последнее время стал заядлым болельщиком «Юнайтед»,[21]а они нынче дома играют. Хотя Миртл, скорей всего, будет.
– Прелесть шуба, – сказала мама, поглаживая мою норку, когда я ее надела. – Должно быть, она вам обошлась в несколько сотен. – Бедная мама. Потом Говард пожал руку папе, очень нежно поцеловал маму и сказал:
– Благослови Бог вас обоих. – Он бывал очень милым, как я уже говорила. И мы пошли с визитом к нашей Миртл.
Жила-была юная леди по имени Миртл, и влюбилась она в черепаху. Наша Миртл всегда очень бесилась, когда ей это цитировали. Автобуса пришлось немножечко обождать, было по-настоящему холодно, но в Брадкастере не найдешь разъезжающих кругом такси. Хотя, поджидая автобус и сев в него среди немалого числа людей, можно было получше продемонстрировать норку; я видела, как очень многие по обычаю ее окидывают пристальным взглядом.
Миртл с Майклом жили в муниципальной квартире в верхнем конце квартала многоквартирных домов на Саннивейл-роуд, и было по-настоящему жалко, что Миртл с Майклом имели об этой квартире высокое мнение, желая, чтоб она выглядела типа как по телевизору. Была там одна большая гостиная как бы с обеденной нишей, в одном конце они устроили что-то наподобие бара с двумя стульями, причем все это сколотил плотник. Только у них в баре стояло всего-навсего несколько бутылок горькой лимонной и немножко бургундского, португальского, так что все это было довольно жалко. А на стенках Миртл приспособила полки такого квадратного типа, очень современно, на них искусственные цветы и ползучие растения. Когда она вышла к дверям, была в черном трико, прямо как балерина, и в черном свитере, но выглядела гораздо лучше, чем выглядела в тот раз, когда мы ее пытались привести в чувство, должна сказать. Она была очень удивлена, видя нас, но сказала:
– Входите, как мило, – и выключила запись, которую крутили по радио, сплошные гитары гнусавые, для одних тинейджеров.
Говард сказал:
– Мы думаем, зайдем, повидаемся, нас какое-то время не было.
– Да, – говорит Миртл, – как мило. Садитесь. Снимай шубу, Джен, – говорит она мне, как бы пожирая глазами мою норку. Когда я сняла, она ее примерила на себя, уткнулась подбородком, поводила из стороны в сторону, тешась. – Потрясающе, правда? – сказала она. – Ох, счастливица ты, наша Джен. – Это было по-настоящему искренне, не по-кошачьи, не гнусно, как Миртл часто умела. А потом Говард сказал:
– Может, когда-нибудь она станет твоей, Миртл.
– Что? – говорит Миртл. – Эта шуба? – И как бы в восхищении уставилась на Говарда.
– Я тебе ее отпишу в завещании, – говорю я, немножечко усмехаясь, просто в шутку.
– Так и сделай, – серьезно сказал Говард. – Ты сейчас пообещала, поэтому теперь Миртл получит ее.
– Ох, – говорит Миртл, – да ведь я умру раньше нее, не волнуйтесь.
– Ты в тот раз чуть не умерла, – сказал Говард. – Теперь, как говорится, будешь долго жить, как если в газете ошибочно сообщат, что ты умер. Я уверен, ты проживешь дольше Дженет.
– Давайте-ка бросим эти разговоры про смерть, – говорит Миртл. – Лучше выпьем. Посмотрим, посмотрим, могу предложить вам лимонную горькую или добрый стакан красного вина.
Бедная Миртл. Что нам на самом деле надо было бы сделать, так это принести им бутылку джина или еще чего-нибудь в подарок. Но в этом-то вся проблема с богачами. Когда ты богатый, как бы забываешь, что не все такие, как ты; не все могут купить бутылку джина, не моргнув даже глазом. Но Говард сказал:
– Большое спасибо, Миртл, на самом деле мы не надолго. Мы хотели сказать, чтоб вы с Майклом приходили к нам завтра на чай. Правда, Дженет? – Я только глянула на него с разинутым ртом, потому что он раньше ничего не говорил насчет их приглашения на чай. Теперь мне по дороге домой придется покупать печенье и всякие вещи. Но я была вынуждена сказать:
– Правда, приходите к чаю. Тогда сможем поговорить про наш отдых. Сможем все рассказать вам про Голливуд, про Бродвей, про Багамы.
– Большое спасибо, – вежливо говорит Миртл. – Похоже, вы много успели, – добавила она, – всего па тысячу фунтов, не так ли? Я имею в виду, не пойму, как вам все это удалось, когда вот эта самая шуба из норки стоит сказочных денег.
– Я поставил кое-какие деньги на лошадь, – сказал Говард, а потом крепко сжал губы.
– Я так и думала, что-нибудь в этом роде, – говорит Миртл. – Ты действительно хитрый, никаких сомнений быть не может.
– А теперь мы пойдем, – сказал Говард, вставая. Не успели прийти, и уже уходить. Миртл отдала назад мою норку, снова пожирая ее глазами и приговаривая:
– Сказочно, ох, ты счастливица, крошка.
Когда мы вышли, я упрекнула Говарда, что он их пригласил, не сказав мне сначала, теперь надо идти покупать ветчину, и язык, и всякое печенье, ореховый кекс или что-то еще.
– Это нечестно, – говорю я. – Мы только что вернулись, сегодня у меня день рождения, нет ни времени, ни желания шарить в кладовой, и как следует прибирать, и подобного типа вещи.
