– Все это абсолютная чепуха. – И тут я увидела, Ред притащил с собой полисмена, все было наоборот по сравнению с прошлым разом, когда полисмен притащил Реда, и увидела, это тот же самый полисмен. И крикнула:
– Впусти их. Узнаем, что стряслось.
– Ох, – сказал Говард, оглядываясь на меня, – все это просто опасная белиберда. Ну ладно, заходите. – И Ред зашел с очень сердитым взволнованным видом, а следом полисмен, как бы с недоумением, что происходит. Я тоже.
– Слушайте, – говорит мне Ред, – вам надо уйти отсюда. Это опасно. Он хочет вас убить.
– Кто он? – я спрашиваю.
– Он. Ваш муж. Он собирается вас убить, а потом собирается себя убить. Я знаю. Это все в той поэме. Я как следует не понимал, пока ее не закончил. А теперь знаю.
– Почему он собирается меня убить? – спрашиваю я, сильно этим всем удивленная.
– Не имеет значения. Вы должны уйти отсюда.
– Я не собираюсь все это терпеть, констебль, – очень сурово сказал Говард. – Этот человек выдвигает очень серьезное обвинение. Я помогал этому молодому человеку денежными подарками, оказал гостеприимство, как вам хорошо известно, потому что вы сами сюда его приводили мертвецки пьяного, и не собираюсь терпеть подобные вещи.
Полисмен нисколько не обрадовался.
– Похоже, тут все в полном порадке, – сказал он. – Никто никого не убивает. Уходи лучше, парень, ты, видно, спятил.
– Это правда, – крикнул Ред. – Это все в той поэме.
– А, в поеме, – сказал полисмен. – Ладно, парень, пошли лучше со мной обратно в ушасток. Там тебя приведут в порадок.
– Честно, констебль, – улыбнулся Говард, – я похож на человека того типа, который собирается убить свою жену? – И он обнял меня.
– Вот именно, – говорю я. – Разве он похож на человека того типа, который собирается убить свою жену? – Я в самом деле думала, будто Ред в самом деле немножко свихнулся, и радовалась, что не слишком-то с ним связалась. – Говард такой мужчина, – говорю я, – который мухи не обидит. Правда, милый? – И та самая поэма была настоящим разочарованием. Если мистер Редверс Гласс пишет такого типа поэзию, то он просто немножечко чокнутый.
– Я вас предупреждаю, – говорит Ред. – Я опять приду. Я не собираюсь стоять и смотреть, как случится убийство. У меня еще остались какие-то благородные чувства.
– Пошли лучше, парень, – сказал полисмен. – Мы тебе не дадим тут шататься и подымать гвалт в домах у людей. – И он как бы собрался схватить Реда за куртку.
– Хорошо, – сказал Говард. – Я не стану предъявлять обвинение или еще что-нибудь. – (Хотя он и не мог, правда ведь?) – Я просто не хочу, чтобы больше меня беспокоили, вот и все.
– Мне плевать, черт возьми! – крикнул Редверс Гласс. – Тут что-то поганое происходит, и мне это не нравится.
– Тебя это нисколечко не касается, – сказал полисмен, обращаясь теперь совсем запросто. – Шагай за мной. – И как бы подхватил Реда и вывел, а Ред все время протестовал. Я говорю Говарду:
– Что он хотел сказать? Откуда у него эта идея, будто ты собираешься меня убить, или еще что-нибудь?
– Он немножко дурной, – сказал Говард, – хоть и умеет писать поэзию.
– Я не думаю, будто умеет, – говорю я. – Я ничего из этого не поняла. По-моему, просто куча белиберды.
Говард пошел взглянуть, как Редверса Глacca ведут по улице, а он все еще рассуждает про всякие вещи. Довольно много народу тоже смотрело, так как была суббота, и поэтому куча людей была дома. Потом Говард захлопнул парадную дверь и вернулся ко мне. И сказал:
– Ты ведь доверяешь мне, правда? Во всем?
– Конечно доверяю, – говорю я.
– Правда и по-настоящему?
– Конечно да, – говорю я.
– И хочешь быть со мной? Хочешь, чтоб мы были вместе всегда и навечно?
– Конечно хочу. Я даже и не думала начинать хоть чему-нибудь верить из всего того, что тут наговорил тот самый Редверс Гласс. – Я в самом деле так думала. И поняла, как с моей стороны было глупо хотеть хоть чего-нибудь сделать с Редом. Немножечко флирта сойдет, но нельзя даже пробовать разрушать брак. Брак – это очень серьезная вещь.
– Ну, тогда и хорошо, – сказал Говард.
Глава 23
– Ну, тогда и хорошо, – сказал Говард. – Теперь просто займемся тем самым делом, пошлем в «Дейли уиндоу» чек с письмом и вот с этой поэмой, написанной Глассом.
– Ох, ты дурак, Говард, – говорю я.
– Неужели? Неужели? – сказал Говард. – Вот увидишь, дурак или нет. – И он прямо сел за стол и начал писать в своей чековой книжке. Я от него отвернулась, немножечко разозлившись, а потом подумала: «Ох, что ж, Бог дал, Бог и взял» – и еще: «Легко нажито – легко прожито». Кроме того, я ведь все получила, чего мне хотелось, включая прелестную чудную норку, висевшую наверху, драгоценности и тому подобное. Вся суть в том, что у нас было гораздо, гораздо больше, чем всего три месяца назад, и Говард мне доказал, что на самом деле не в деньгах счастье. Вдобавок я видела мысленным взором, как будто в кино, всех бродячих собак и всех плачущих ребятишек, которым Говард таким образом помогал, а также страдающих раком, и ревматизмом, и тому подобное, кричавших в смертных муках, и вот Говард им всем помогает, так что он настоящий герой. И поэтому я пошла по всему дому, немножечко напевая, немножечко сметая пыль и все тюбики с краской, а незаконченную картину из передней комнаты поставила в нашу яму с углем. Потом подумала про завтрашний обед, что мы на него будем есть. И крикнула Говарду:
– Что мы хотим на обед в воскресенье?
– Ох, что-нибудь, – прокричал он в ответ. – Какую-нибудь банку или еще чего-нибудь. Я не голодный.
Глупый дурак, он не слушал как следует. Ладно, думаю я, раз сегодня мой день рождения, Говард поведет меня завтра на ленч в «Зеленый юнец». Это ведь он говорил, что я больше не буду готовить, и тому подобное. А когда я вернулась в гостиную, Говард как раз облизывал большой конверт. А потом он сказал:
– Ну, это дело сделано. Надевай теперь шляпу, шубу, пойдем навестим твою маму и папу, а также твою сестру Миртл.
– Ох, зачем это, Говард? – говорю я. Потому что не очень-то была настроена на визиты, так как было холодно, а мы только вернулись с тепла. Вдобавок это был мой день рождения, если уж речь зашла о визитах, то это ко мне люди должны бы являться с визитами. Но Говард сказал:
– Нас пару месяцев не было, поэтому только правильно и справедливо, чтобы мы навестили твоих родственников и тому подобное. Им захочется нас повидать, чтоб сказать, как мы выглядим, и все выслушать про наш отдых.
– Они только будут завидовать, – говорю я. На самом деле это было типично для Говарда. Когда он хотел, бывал страшно заботливым. А потом меня поразила одна странная вещь, то, что он не сказал, что нам надо поехать и повидать его тетку, которая все так же лежала в больнице, хотя это было довольно-таки далеко, может быть, он к ней как-нибудь сам по себе съездит. Поэтому я надела свою норку, мы пошли, сели в автобус и поехали повидать маму и папу. Они немножечко удивились, увидев нас, но очень обрадовались, хоть и было субботнее утро, мама чуточку убирала, папа как бы чинил радио. Им хотелось все выслушать, и очень было интересно. Оба они тоже хорошо выглядели, и холодильником были довольны, купленным на деньги Говарда. Они нас умоляли остаться обедать, сказали, – по крайней мере, это мама сказала, – что у них всего-навсего чуточка тушеной говядины, но они нас от души приглашают. Говард сказал:
