И вот теперь, когда Стив понял, что ему уже не хватает сил справиться со всем, что на него навалилось, его охватило чувство, которого он не испытывал с раннего детства — желание прижаться к сестре, ощутить прикосновение ее рук, как в те минуты, когда она была для него как мать…
Но увы, сестра была слишком давно слишком далеко от него и от их общего детства. Нет, Элизабет Кларк, в замужестве Дюваль, никогда не откликнется на его зов, сколько бы он ни просил… Стив лег ничком и нахлобучил подушку на голову.
Только бы вернуть сейчас блаженную способность ни о чем не думать, ничего не вспоминать! Он попробовал прислушаться к ударам своего сердца — оно стучало с перебоями: то замирало, то вдруг начинало бешено колотиться. Вот опять замерло, уже чуть дольше — от этого сразу перехватило дыхание, и Стив закашлялся.
«Ах, Лиз, как мне плохо! Неужели ты не чувствуешь этого? Если бы ты пришла… хоть ненадолго! Ведь я все простил!..» — и шепча эти слова, Стивен сам уже не знал, какую из двух Лиззи он звал сейчас и больше хотел увидеть…
Брендон приходил почти каждый день, но эти визиты выливались лишь в бесконечный его монолог: он уговаривал Стивена, стыдил, обвинял в малодушии, через слово приплетая Господа Бога, приводил примеры, рассказывал анекдоты и под конец уже стал умолять во имя их дружбы и любви.
— Я тебя очень люблю, Бренд, но не надо меня шантажировать этим — не получится! — было последнее, что Брендон услышал от него. На все последующие свои речи ответа он уже не получал: Стивен отмалчивался или цедил сквозь зубы одно-два слова.
Прошло десять дней. Стивен продолжал голодовку — он сильно похудел, и хотя дистрофиком еще не выглядел, вид у него был болезненный: щеки ввалились, обтянув скулы, так что они стали казаться чересчур широкими, губы побледнели, а кожа приобрела землистый оттенок. Голода Стив практически не ощущал — ни с самого начала, ни теперь: с той минуты, как он решил больше не есть, даже один вид пищи вызывал у него тошноту. Он лежал целыми днями напролет, упершись взглядом в стенку, и считал слонов в надежде хоть немного подремать. Но сделать это было почти невозможно — он и так спал по двенадцать часов в сутки.
В коридоре снова послышались знакомые шаги.
«Брендон… Опять приперся… Как он мне надоел! Как мне всё надоело! Как еще долго терпеть…»
Брендон присел на кровать, слегка потрепав друга по плечу. Стивен даже не повернулся. Он слово в слово знал все ветхие доводы Брендона и благополучно пропускал их мимо ушей, воспринимая его речь как сплошное однообразное гудение. «Долго еще это будет продолжаться? — Стив зевнул. — О, да под это, кажется, можно уснуть! Хорошо бы». Но обрывок одной фразы все же добрался до его сознания:
— …Тогда я понял, что здесь что-то не так и надо сходить в больницу, где ты лежал. Там должны были остаться сведения об этом.
«…Больница… Лиз… Лиз!..» — У Стивена защемило сердце. Он повернул голову:
— Ты был в больнице?!
— Да, — ответил Брендон. — А что такое?
— Когда?! — выпалил Стив.
— Позавчера. — Брендон насторожился: — Почему это тебя так удивило?
— Нет… так… ничего… — Стив снова отвернулся.
Брендон посмотрел недоверчиво и продолжил свой рассказ: он наскребывал материалы для того, чтобы Стива можно быть признать невменяемым. Но цель, которую он сейчас преследовал, была не столько скостить тем самым осужденному Кларку срок или добиться отмены приговора, сколько более утилитарная, а именно — принудительное лечение, которое могло бы спасти его другу жизнь, о чем он, конечно, пока умалчивал.
— Ну, пока! Подумай над тем, что я тебе сказал. — И Брендон попрощался так же, как и поздоровался, — потрепав Стивена по плечу.
Тот не шелохнулся и ничего не сказал в ответ.
Из дверей тюрьмы Брендон вышел немного обескураженный: за те полчаса, что он провел у Стивена, тот не произнес ни слова, но когда речь зашла о больнице, его как подменили — глаза опять горели, мышцы лица напряглись — будто задели самую слабую его струну. Здесь что-то нечисто! Возможно, его попытка самоубийства и голодовка связаны с чем-то произошедшим там, в больнице, а вовсе не с его нежеланием примириться с собственной инвалидностью. Что же там могло случиться? Брендон стал перебирать все возможные варианты, мысль его неустанно работала. Пока, однако, безрезультатно.
Уже дома, у себя в кабинете, откинувшись на спинку кресла, сняв очки и зажав пальцами переносицу, он стал день за днем, шаг за шагом представлять себя на месте Стивена сразу же после операции. Он вспоминал все, о чем они тогда говорили и какая реакция была у Стивена на его слова. Психологи… потом были психологи. Могли они сыграть какую-нибудь роль? Ведь именно после их визитов Стив и сказал ему, что готов покончить с собой. Ах, черт бы их побрал! Но уже буквально на следующий день Стива было не узнать: он весь посветлел, преобразился… он рассказал ему, что спал с медсестрой… Стоп! Медсестра… Лиз…
Брендон вскочил — ему показалось, что он нащупал то, что искал. И первой его мыслью было побежать в тюрьму, но он тут же одумался: во-первых, Стивен может опять запереться и из него ничего будет не вытянуть, во-вторых, если он попал в точку, это травмирует друга еще больше. И Брендон набрал номер больницы, чтобы узнать, когда дежурит медсестра Лиз Галлахер из хирургического отделения…
Брендон появился в больнице рано утром, но Лиз он там не нашел: оказалось, что она опять уехала на несколько дней — на этот раз на самом деле к родителям в *…таун — небольшой городок в двухстах пятидесяти милях на юго-запад. Через час он уже знал адрес и, уладив срочные дела, в середине дня отправился за Лиз…
…Утром Стивен проснулся от жуткого озноба. «Что-то мне сегодня совсем худо…» — произнес он, но язык почти не ворочался, он как будто перестал помещаться во рту. «Скоро вывалится и будет болтаться, как у подыхающей от жары собаки…» — подумал Стив. Он отпил воды из кружки — в животе заунывно заурчало. Но что хорошо: время от времени он ни с того ни с сего стал отключаться. Все шло по плану — подходила к концу третья неделя его голодовки.
Но, слабея с каждым днем, Стивен не терял при этом рассудка, в голове одна за другой проносились очень четкие мысли, иглами пронзая сознание. Стив провел рукой по щеке — он уже давно не брился. «Вот если б отпустить бороду — окладистая бы получилась! Почему я так никогда и не попробовал? — подумал он с сожалением. — А каким страшилищем я, наверное, буду выглядеть в гробу… всех будет тошнить, и все будут отворачиваться… Интересно, придет ли Лори… или опять испугается? — Он вспомнил еще двух-трех своих друзей. — А ну их всех, пусть и не приходит никто! — раздраженно решил он. — Один Брендон… и никого больше не надо!.. Брендон… он наклоняется надо мной — страшным, зеленым — и целует меня в губы… ему противно… его тошнит… и у него взаправду начинается рвота…» — От этой жутковатой картины, нарисовавшейся в его воспаленном мозгу, Стивену стало совсем невмоготу.
