В реальности Тайная канцелярия и по характеру своей деятельности, и по назначению имела мало общего со сферой госбезопасности. Первоначально этот орган возник в 1718 году для розыска по делу царевича Алексея, а вернее — для фабрикации этого самого дела (о чём подробно говорилось в первой главе). То есть изначально это был исключительно следственный орган. После успешного окончания дела царевича, созданная изначально как временная структура, Тайная канцелярия сохранилась как орган уже следственно-судебный, то есть наделённый правом не только проводить расследования, но и выносить приговоры. Полномочия канцелярии распространялись исключительно на два пункта обвинений — злоумышление на особу государя-императора и подстрекательство к бунту и мятежу.{19} Основанием для возбуждения дел служили доносы — «Слово и дело» государево или указание свыше. Основной приём следствия — допросы с применением пыток. Важно отметить, что ни одного заговора за всю историю своего существования Тайная канцелярия не раскрыла (хотя некоторые раскрытые расследовала), ни одного дворцового переворота (а их было целых три за время её существования) не предотвратила.
В Указе Петра III об упразднении Тайной канцелярии говорилось, что «тогдашних времён обстоятельства» и «неисправленные в народе нравы» вынудили Петра Великого прибегнуть к её созданию. С тех пор нравы народа российского, по мнению государя, изменились в лучшую сторону и надобность в особом порядке следствия отпала.
Более того, по мнению государя, сам факт существования упрощённой формы доноса «Слово и дело», а также особого порядка следствия по таким доносам развращающее действовал на общество, ибо «злым, подлым и бездельным людям подавала способ или ложными затеями протягивать в даль заслуженные ими казни и наказания, или же злостнейшими клеветами обносит своих начальников или неприятелей».
Отныне грозная формулировка «Слово и дело» отменялась, более того, её употребление наказывалось. Обязанность доносить о готовящихся преступлениях против особы государя с подданных не снималась, но рассматривались такие доносы теперь обычными органами правосудия.
Итак, Указ об упразднении Тайной канцелярии имел двойной смысл — он ликвидировал чрезвычайный институт в системе российского правосудия{20} и взывал к нравственным чувствам подданных.
Манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» по сей день вызывает споры среди историков и публицистов. Иные видят в нём причину гибели российского благородного сословия, иные — начало гражданского общества в России. Поскольку вопрос несколько запутан, попробуем его прояснить. В некоторых книгах можно встретить утверждение, что Пётр I обязал дворянское сословие пожизненной службой государству, а внук его от этой обязанности их освободил. На самом деле обязательная служба с самого начала была неотъемлемым признаком дворянского сословия, а вернее, многочисленных групп, которые его образовывали — детей боярских, собственно дворян, бояр. В начале XVIII века изменился не характер отношений служилого сословия и государства, а форма регламентации этих отношений. Все слои служилого сословия были объединены в один, за которым закрепилось название «шляхетство», или по-русски — дворянство, а обязательность службы была закреплена единым для всех законодательным актом.
Важно отметить, что, в отличие от екатерининской «Жалованной грамоты дворянству», указ Петра III не отрицает саму идею обязательности службы дворянства, а говорит лишь об отсутствии необходимости принуждать дворян к этой службе:
«Мы надеемся, что всё благородное российское дворянство, чувствуя толикие наши к ним и потомкам их щедроты, по своей к нам всеподданической верности и усердию побуждены будут не удаляться, ниже укрываться от службы, но с ревностью и желанием в оную вступать, и честным и незазорным образом оную по крайней возможности продолжать».
Таким образом, манифест закладывал, а вернее, формулировал на новом уровне идеологию отношения благородного сословия к государевой службе. О чём идёт речь? Чтобы прояснить этот вопрос, сделаем небольшое отступление от рассматриваемого нами периода, и рассмотрим, как вообще складывались отношения государя и подданных в российской монархии.
Статья 4 Основных государственных законов Российской империи, принятых в 1906 году, содержала в себе следующее утверждение:
«Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная Власть.
Повиноваться власти Его не только за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает».
Что такое «повиноваться за страх» современному читателю, в общем, понятно, так как этот же принцип используется и сейчас — под «страхом» подразумевается юридически зафиксированное наказание за неповиновение. Конечно, составители документов 1906 года имели в виду в первую очередь страх Божий, а не страх перед законом. Но как следует из приведённой выше законодательной формулировки, повиновение за страх — то есть под угрозой юридической ответственности, носит явно вторичный характер перед «повиновением за совесть». А что значит повиноваться за совесть?
В современном нам мире понятие «совесть» рассматривается исключительно как применимое к индивидуальной жизни человека. Мы не встретим упоминания слова «совесть» ни в юридических актах, ни в каких-либо нормативных документах. Понятие «совесть» вытеснено из политической и общественной жизни. Однако, как мы видим, в монархическом государстве дело обстояло совсем другим образом и на совести подданных держалось весьма многое.
Прежде чем рассмотреть, в чём причина такого внимания, уделяемого законодателем этому человеческому качеству, попробуем разобраться с вопросом: а что же такое совесть?
Слово «совесть» принадлежит к одному из тех часто употребляемых слов, значение которых, казалось бы, очевидно, то есть понятно всем и каждому. Однако, как это часто бывает при постоянном употреблении, подлинный смысл слова теряется, заслоняется и иногда меняется на противоположный.
Обратив ещё раз внимание на приведённую нами формулировку закона, мы увидим, что слово «совесть» рассматривается в законе в религиозном контексте — сам Бог повелевает, а потому возьмём за основу определение понятия «совесть», принятое в православном вероучении.
