Как-то осенью 1989 года Саша рассказал об американце, с которым, считал он, нам обязательно нужно встретиться. У нас, по его словам, не должно быть никаких сомнений, так как он человек честный и заслуживающий доверия. Так состоялась первая встреча с Джимом и его женой Ингой в квартире Саши.
Когда гости прибыли, их ожидал богатый стол с различными русскими закусками. Галина, жена Саши, приготовила все с большим вкусом. Знакомство прошло обычно, без сложностей. Джим вызывал симпатию. Он был высок, в легкой, свободной одежде, видный мужчина со слегка редеющими темными волосами. На фотографиях прежних времен, которые мы увидели позже, в форме он выглядел, как голливудский киногерой. Он был точно таким же типичным американцем, каким без сомнения русским выглядел Саша. Жена Джима, Инге, напротив, была блондинкой и немного похожа на Анд-реа, уже ее первая фраза приветствия выдала уроженку Берлина.
Разговор начался без излишних ничего не значащих слов. Джим довольно хорошо говорил по-немецки, не заботясь, однако, о грамматических тонкостях. Он пристально следил за моей тогдашней деятельностью. Пока его глаза внимательно и благожелательно смотрели на меня, он задавал вопросы Андреа и мне, как мы справляемся с бесконечными нападками со стороны общественности. Он спрашивал мое мнение об актуальной политической ситуации, о возможных перспективах немцев вообще и наших в частности. После сытного обеда, вершиной которого стали пельмени, мы перешли к десерту. Джим подвел итог нашему разговору, сказав, что для него самое важное в жизни - это свобода и дружба.
Freedom and Friendship, я не помню уже, произнес он эти слова по-английски или по-немецки. Тогда я не придавал этим несколько патетическим понятиям значения, которое эти часто повторявшиеся максимы занимали в жизни американца. В более поздних письмах он иногда вспоминал эти слова и значение, которое они имели для него при нашей первой встрече.
В поведении и манерах Джима не было того, что довольно часто считается обычным для успешного бизнесмена, каким он, собственно, и был.
Он говорил без высокомерия и самодовольства о своих делах, которым он, по его словам, обязан своей свободой. Он, будучи на службе в американской армии в Германии, начал с коллекционирования холодного оружия различных видов, которое нацисты оставили в больших количествах. Вместо того чтобы, как другие солдаты, удовольствоваться отдельными экземплярами, а в остальном предаваться легким развлечениям времен оккупации, он превратил свое хобби в прибыльное дело. Его знания о холодном оружии, оставшемся от различных нацистских организаций и подразделений вермахта в Золингене, стало ключевым моментом для основания его процветающего торгового предприятия. Для этого он обладал талантом, инстинктом, прилежанием и основательностью, в чем я позже неоднократно убеждался.
Однажды он подарил мне роскошное издание своей книги «The Daggers and Edged Weapons of Hitler's Germany» («Кинжалы и холодное оружие гитлеровской Германии») - серьезная работа о кинжалах и клинках времен нацизма, чем я никогда ранее не интересовался. Конечно, он снабдил книгу дарственной надписью и вписал фразу, приписываемую Наполеону, в которой, по смыслу, говорится, что в мире есть только две силы: меч и дух; «однако на протяжении истории дух всегда побеждал меч».
Успешное начало определило путь Джима в мир коллекционеров оружия и торговцев военным имуществом. У меня нередно была возможность наблюдать, как он обращал внимание на какой-нибудь объект и оценивал его. Это происходило как бы походя, о цене и об оплате он говорил просто, между прочим. Вероятно, этот небрежный образ действий и естественное дружелюбие были причинами, способствовавшими, среди прочего, деловым успехам Джима.
По дороге к квартире Саши Андреа увидела больного уличного голубя. Сразу по приходе птица стала главной темой разговора. Когда поздней ночью мы вместе уходили от Саши, птица продолжала беспомощно топтаться почти на том же месте, и это разволновало Андреа еще больше. Только после клятвенного заверения Саши, что он возьмет птицу к себе домой и позаботится о ней, ему удалось уговорить наших женщин покинуть это место птичьего страдания. Благодаря голубю между Андреа и Инге пробежала искра общей для них любви к животным, и, несмотря на все волнующие события, кошки у наших женщин, такие близкие к ним по сути, в последующее время занимали значительную часть разговоров, переговоров по телефону и переписки.
Интерес Джима к продолжению контакта со мной сохранялся. При этом первоначально превалировали любопытство и страсть коллекционера. Его интересовали моя генеральская форма, полагающийся при ней кортик и мои охотничьи ружья. Вскоре я показал ему несколько интересных экземпляров из моей коллекции, которым он тут же, не утруждая себя приличиями, «обозначил цену». Впрочем, в этом не было ничего, что могло бы задеть меня. Неприятный привкус возник у меня лишь тогда, когда Джим при этом упомянул о своих беседах с Альбертом Шпеером, личным архитектором Гитлера, которого, по мнению Джима, в Нюрнберге осудили несправедливо. Также вызвал мою неприязнь его повышенный интерес к моим знаниям истории Рудольфа Гесса, заместителя Гитлера. Я почувствовал тогда, что интерес американца к материальным реквизитам немецкой истории волей-неволей ставит меня в какой-то ряд с этими же фигурами. Мое неприятное чувство, однако, прошло, когда наши отношения стали более дружественными и я стал больше понимать почти наивный интерес Джима к персонажам истории и в особенности к предметам и свидетельствам, которые могли напоминать о прошлом.
Когда мы стали почти соседями в Шорф-хайде, я однажды поехал с Джимом осматривать остатки когда-то помпезного охотничьего угодья Германа Геринга в Каринхалле. Я сам там никогда не был и, невольно улыбаясь, наблюдал, как американец, следуя своей странной страсти, ползал среди развалин подвала и вытаскивал из остатков руин смятые кружки и другие находки. Его нескрываемый типично американский интерес к «фигурам» нацистского режима имел своим следствием мое знакомство с последним британским комендантом крепости Шпандау, который с подробностями свидетеля события рассказал о бесславном конце заключенного заместителя Гитлера.
Определенным этапом наших отношений после моего многомесячного отсутствия стала встреча в мае 1990 года. Этот во многих отношениях примечательный день очень хорошо запомнила Андреа. Было воскресенье, день выборов, в последний раз проходивших в ГДР. Нам пришлось для этого оставить наш лесной дом и поехать на свой избирательный участок в Берлин. Незадолго до этого я вернулся из Москвы, куда уезжал из-за господствовавшей в Германии политической истерии и многочисленных личных нападок.
При отъезде в Берлин нас остановили деревенские мальчишки, которые обратили наше внимание на лебедя, из клюва которого свисала леска от удочки. Поимка лебедя, наша одиссея по нескольким ветеринарным клиникам, в промежутке голосование на избирательном участке и возвращение с оперированным лебедем - это заняло все воскресенье.
Когда мы вечером добрались наконец к нашему дачному участку с лебедем, мирно спавшим под наркозом в корзине для белья, у наших садовых ворот стоял квартет нежданных гостей. Саша, Галина, Джим и Инге решили посетить нас именно в этот день. Сюрприз им удался. Сначала всеобщее внимание поглотил лебедь. Андреа любовно приготовила ему место в гараже, где-то достала соломы и поставила рядом тазик с водой.
