– Чего я с этим таскаться буду. Я не домой.
– Учись, – одобрил Семён, набивая упаковками и бутылками карманы мешковатой осенней куртки.
– Нет, – рассудил Артём, – так не пойдёт. Ты, конечно, писатель, бессребреник…
– Я золотарь… – огрызнулся я.
– А-ха. Так и возьми у нас этого дерьма побольше. Оно тебе и нужнее. Не от них возьми, от меня…
Откуда ему было знать, что мне нужнее. А от тебя, Артём, я бы другое взял. Живое!
Но при этом покорно снял рюкзак. Не надо казаться сложнее там, где не надо.
Они переложили часть продуктов и бутылок ко мне. Артём закрыл похудевшую сумку. Мы двинулись к метро через площадь. При этом каждый думал о своём, хотя молчание было общим…
– Серега, а что с Югиным? Ты давай поподробнее! Отдал? Что он сказал? – я не был уверен, что Артёму интересен ответ, но ломать молчание стоило только потому, что чёрт знает куда это молчание могло завести каждого из нас.
– Сказал позвонить через неделю, – откликнулся я.
– Что такое Югин, господа? – оживился засыпавший, казалось, на ходу Семён.
– И ты туда же? – посочувствовал Артём. – А как же «Мертвец в оправе»?
– Он и есть, – захохотал Семён. – Понял я, о ком вы… А ты ему, Сергей, роман свой предложил, что ли?
– Рассказы дал.
– Сунул? – опять захохотал фотограф. – Мой тебе совет: не суйся ты к этим лохобанам, снеси вон в «Неву», что ли… Там тоже, правда, последнее время всякое печатают…
– Может, у меня и есть всякое? – усмехнувшись, ответил я.
– Не дай Бог! – и фотограф снова затрясся.
– Ну неделю-то подождёшь? – вмешался Птицын. – Посмотрим, что Югин скажет… – ясно, что дельный совет с «Невой» не пришёл ему в голову, и от этого Артёму было, наверное, обидно. – А потом, в «Неве» месяца два ждать. Они же не рецензируют – скажут: «Не подошло» и повесят…
– Повесят, повесят, – перебил Семён, продолжая веселиться.
– Трубку, – сквозь ухмылку закончил Артём.
– Господа! Разбегаться неохота… Птицын, пойдём к тебе, Ольчик нам горячего приготовит…
– А работать? – неожиданно трезво и холодно успокоил приятеля Птицын.
– Мне-то что? Цифра – она и есть цифра. Прыщи на жопах я за пять минут зафотожаблю…
Я не понял ничего. Поэтому осторожно спросил:
– Что это значит?
– Фотоаппарат – цифровой. Не ваши говенные мыльницы! Загнал фотки в комп, там программа есть – красные глаза убирает, прыщи. Вот и всё!
– Он спец! – подтвердил Артём, как бы раздумывая. Раздумывал и я. Мои смелые надежды на субботу отнюдь не были смелыми. Я ещё не придумал, как буду себя вести. Поэтому прощупать почву в этом направлении – это плюс. Минусов же было целых два: присутствие Артёма и неочевидная только пока нетрезвость. Вопреки сотням волнующих алкогольных историй, нормальные женщины любят всё-таки трезвых мужчин. По пьяни можно подцепить, причём в комплекте с девушкой ещё кое-что. А вот познакомиться…
Проще всего было бы, если бы Артём просто сказал «нет». Но подсознательно и он не искал лёгких путей. Потому как согласился.
– Поехали, посидим… Закусим нормально… – по его мнению всё то, что оттягивало рюкзаки и карманы – было так себе…
– Ольчик, это я! – голосил Семён в решёточку домофона.
– Берлин? – с ударением на первый слог послышался Ольгин голос. – А где Артёмка?
– Да тут он, твой Артёмка, за моей спиной. С нами ещё писатель…
В квартире пахло чем-то сытным и ещё уютно-детским. Уютно-детскими оказались рубашонки, по которым Ольга проворно водила утюгом.
– Привет, – уверенно пропыхтел Берлин, пройдя на кухню прямо в одежде. Чувствовал он себя как дома. Выложил из кармана снедь, поставил бутылки.
– Сёмка, Серёжа, здравствуйте… – я опять искал в обращении ко мне подтекст. Серёжей-то в этом городе я стал только у неё.
– А где Венеролог? С бабушкой отправила? – поинтересовался Артём, снимая куртку, задевая усиленными плечами «Алабамы» меня и стены.
– Пошёл к ней мультики смотреть, – легко ответила прекрасная сандаловая статуэтка, ставшая со времени нашего предыдущего свидания ещё прекраснее.
– Птицын, отдай мне Ольку, – наглел Берлин, но, видимо, будучи частым гостем в их дружелюбном доме, шутил он привычно.
– Забирай, – так же буднично отшучивался Артём.
– Ольчик, мы тут колбаски тебе принесли. Сделаешь яишенку?
– Голубцы будете? Я сейчас… – отозвалась она из комнаты.
Вошла, озаряя, перенастроив наши табачные носы на другие, сладкие запахи. Я пока не проронил ни слова. Ни дела… Сидел тупо, думая, какую из поз мне принять, чтобы не оказаться зажатым или же, напротив, слишком развязным. Я как бы шёл по какому-то болоту, высчитывая каждый шаг, не находя смелости сделать хотя бы несколько движений наобум. Может быть, спасительных движений?
– Ого! – воскликнула она, войдя.
– Ну, – аппетитно подтвердил Семён, плотоядно глядя на пищу, выпивку, женщину. Живой протест рефлексии и всяким сомнениям вообще.
– Как сиськи? – вдруг спросила она, стоя спиной к нам, управляясь со сковородкой.
Неприятная капля защекотала мне позвоночник.
– О-о! – рисуясь, воскликнул Семён.
– Ну я серьёзно. Было хоть на что посмотреть?
– Особо нет, – спокойно и как-то честно ответил Артём.
И мне, слегка шокированному сейчас, вспомнились наши разговоры с Катериной. Тогда почему-то я не самошокировался. И на стриптиз ходили не раз. И даже случайную её любовницу обсуждали! Что-то я одичал.
– Держите тарелки…
Артём расставлял ещё теплые и скрипящие от воды тарелки, клал одинаковые приборы. Из белой керамической кастрюли исходил пар с восточным, пряным запахом.
– Рюмки! – напомнил Берлин.
Артём ловко расставил три рюмки…
– Я тоже чуточку… – подсказала Ольга Артёму.
Он добродушно усмехнулся.
– А ты и не заметил, Артёмка? Я уже третий день Веньку не кормлю. Хватит уже…
– Правильно, – Берлин разливал через руку, – в этом возрасте ребёнок должен мясо жрать!
– Да он знаешь как жрёт! – выпалила Ольга и, ойкнув, покраснела.
Все засмеялись. Засмеялся и я.
Ольга выкладывала на тарелки пахучие голубцы, по-восточному завёрнутые в виноградные листья. У неё всё получалось легко и аккуратно, и я подумал, что Ольга – замечательная ведь жена. И потому ещё, что Артём её – хороший муж. Если его и посещают дурные мысли, то пускает он их через другой, не семейный коридор. И для неё он – всегда уверенный в себе человек. Соответственно – она уверена в нём.
