– Я не собираюсь нападать на него, даже планов таких не строю, но я беспокоюсь за тебя. Может, мне просто показалось – надеюсь, что это так – но ты все же береги себя. Ладно?
– Ладно. – Лили послушно кивает, потом возвращает нож в его примитивные ножны, и у нее вырывается судорожный вздох. – Хватит о серьезном. Пошли, будешь учить меня потрошить рыбу, а то как бы она не протухла у нас на солнце.
– И то верно. – Я приподнимаю уголок рта в надежде, что это сойдет за улыбку.
Она вскакивает и, с ножом в руке, бежит к сверкающему на солнце желто-серебристому тунцу, который здесь, на берегу, похож скорее на маленького кита, чем на рыбу. Нагибается над ним, пытается его поднять, зовет меня на помощь. Ее смех, как обычно, заставляет меня вспомнить мелодичный перезвон «музыки ветра».
Рядом с Лили я забываю даже о доме. Думая о своей старой жизни, ловлю себя на том, что уже не представляю, как обходился без нее раньше. Я знаю, что она не испытывает ко мне ничего подобного, понимаю, что она в одну секунду променяла бы меня на Джерри, и все же без нее мне на этом острове не выжить. Как я смогу жить, если ее не станет?
Страшная боль заполняет пустоту в моей груди, и я даже радуюсь, что не стал выспрашивать у нее, что такое могло произойти между ней и Кентом, отчего она так дрожит сейчас. Я знаю, что, прояви я настойчивость, она бы мне все рассказала, и тогда… тогда мне, возможно, пришлось бы его убить.
Глава 17. Лиллиан
Настоящее
– За неделю до первого Рождества мы начали откладывать про запас наши лучшие фрукты. А утром Кент и Дейв пошли на рыбалку, так что днем у нас был настоящий обед. Мы заранее приготовили друг другу подарки – сделали их из того, что нашлось на острове, – и открыли после обеда. И украшения у нас тоже были. Мы нарвали цветов и сплели из них гирлянды. В общем, нисколько не похоже на нормальное Рождество, но мы по крайней мере пытались. – Лиллиан говорила медленно. Это было одно из ее самых любимых воспоминаний.
– Вы помните, что подарили друг другу? – Как обычно, когда речь заходила о чем-то приятном, Женевьеве, похоже, становилось скучно, и она словно жалела о том, что приходится тратить время на такую ерунду, когда вокруг столько интересного.
– Я сделала парням шляпы из пальмовых листьев. Они все время обгорали на солнце, особенно Кент, он же светловолосый. Вот я и решила, что им это будет кстати. Кент нашел мне красивую раковину, из которой я потом сделала себе украшение. А Дейв подарил мне собственное копье. До того, отправляясь на рыбалку, мне приходилось брать копье у него или у Кента, потому что я никак не могла научиться затачивать их сама. Наверное, ему просто надоело делиться.
– Думаю, это был очень тяжелый день для вас, вдали от дома, от семьи… – Женевьева гнула свою линию.
– Да, верно. – Лиллиан едва удержалась, чтобы не сказать: «Ага! Гадкий!»
– А вы спрашивали ваших домашних, как они провели это Рождество без вас? Чем занимались, пока вы наряжали фикусы и точили копья на другой стороне земного шара?
– Они провели Рождество с моими родителями, дома.
Женевьева покивала так, словно она лучше Лиллиан, знала, что происходило у той дома в ее отсутствие.
– Вас ведь и похоронили незадолго до Рождества, если я правильно помню.
Ноздри у Лиллиан раздулись от негодования, и она уже хотела сорвать микрофон и выйти из комнаты. Ей вдруг стало тяжело и душно. Может быть, она забыла включить кондиционер.
– Так мне говорили.
– Поиски прекратили через неделю после того, как был обнаружен самолет. Вскоре после этого вас и ваших товарищей по несчастью объявили погибшими. Почему же с вашими похоронами так припозднились?
Глядя прямо на Джерри поверх узенького плечика Женевьевы, Лиллиан не знала, как отвечать. Джилл рассказывала ей, что Джерри не хотел прекращать поиски, что он готов был потратить все их сбережения на то, чтобы нанять вертолет и лодки. Бет была рядом с ним, помогала деньгами, ходила по инстанциям и просто поддерживала в нем надежду. Только после вмешательства ее отца Джерри смирился и впервые задумался о том, чтобы вернуться домой, к детям, одному, без Маргарет и Лиллиан. Но пастор Роб был незаменим в трудных ситуациях. Не зря ее брат Ной часто подшучивал над ним, говоря, что в семинарии им, наверное, преподавали антикризисный менеджмент.
Джерри сдался и вернулся домой с пастором Робом, но еще долго не соглашался ни на какую службу. Дни складывались в недели, недели – в месяцы. Наконец мама Лиллиан и Джилл взяли дело в свои руки и сами заказали ей памятник на кладбище в Уайлдвуде, а Маргарет – на кладбище в Фэрфилд, штат Айова. В Фэрфилде поставили две могильных плиты, хотя Маргарет и не обрела упокоения рядом с мужем, а плита Лиллиан одиноко торчала рядом с пустым участком, которому однажды предстояло принять в себя прах Джерри. Она видела ее, когда они ездили хоронить Маргарет. На плите было написано: «Любящей жене, матери и подруге. Слишком рано ушедшей». На следующий же день Лиллиан распорядилась ее убрать.
– Надежда. – На секунду задержав взгляд на муже, Лиллиан снова сосредоточилась на Женевьеве. – Думаю, все дело в том, что у Джерри еще была надежда. Я практически уверена: внутренний голос подсказывал ему, что я еще жива.
– То первое Рождество без вас – чем тогда занимались ваши домашние?
– Я знаю только то, о чем мне рассказывали. – Лиллиан откинулась на спинку кресла, обтянутого шероховатой старинной тканью. – Мои родители приехали на Рождество к нам, в Миссури, украшали дом, ставили елку.
Женевьева скорчила гримаску.
– То есть они похоронили дочь и сразу кинулись устраивать большую рождественскую вечеринку?
– Да, в вашем исполнении это звучит на редкость бездушно, – не сдержалась Лиллиан. – Но я всегда особенно любила Рождество, вот они и старались, чтобы все было, как положено в праздник. Чтобы моим детям не казалось, что весь мир рухнул. – Она так и не нашла слов, чтобы выразить, как благодарна родителям за все, что они сделали тогда для ее мальчиков и Джерри, который был слишком убит горем, чтобы думать о празднике: это они покупали и заворачивали подарки для мальчиков, они пекли праздничное печенье, они читали им сказки, они не забыли про календарь адвента, и они же водили детей на праздничную службу в церковь.
Женевьева кивнула раз пятьдесят, желая показать, что она во всем, ну просто во всем согласна с Лиллиан.
– Значит, мальчикам приходилось туго?
Лиллиан не хотелось говорить об этом. Она могла хоть целый день рассказывать про катастрофу и про то, что за ней последовало, но, когда речь заходила о детях, ей изменяла выдержка. Вот и теперь она подняла руки и взмахнула ими перед лицом так, словно отгоняла муху, – все, хватит с нее эмоциональных манипуляций Женевьевы Рэндалл.
– Да, для них это было тяжелое Рождество, но дети есть дети, вы же знаете. Когда появляется Санта, даже самое большое горе отступает.
