– Нет, скорее он назвал бы твое поведение «кощунством и святотатством», – эти слова она произносит торжественно, словно имитируя отцовскую манеру. – Но серьезно, Дэвид, – вздыхает она, – мне кажется, это имя тебе идет. – Она слегка надувает губки, и я представляю, как касаюсь их своими. «Господи, Дейв, держи себя в руках».
– Если ты будешь звать меня Дэвидом, то я буду звать тебя Лили.
– Что ж… это имя мне нравится, – говорит она и начинает убирать волосы с плеч. – Теперь у нас есть наши островные личности, тайные личности. Здесь ведь мы уже не те люди, что прежде, так почему бы не сменить и имена?
– Отличная идея, так и сделаем. Лили, – говорю я и протягиваю ей руку, словно для приветствия. Она берет ее и дважды встряхивает, прежде чем выпустить.
– Ну что ж, Дэвид, раз с этим покончено, может, научишь меня разделывать рыбу? – Лили говорит это, стоя на коленях с нетерпеливым видом ребенка, у которого сегодня день рождения и которому не терпится заняться своими подарками.
– Конечно, научу, если ты правда этого хочешь. – Я очень надеюсь, что это так, тогда у меня будет шанс провести с ней еще какую-то часть дня, и время пройдет быстрее.
– Конечно, хочу. – Она встает, обтирает ладони об ноги. – У тебя нож с собой?
– Да, вот он. Можем почистить ее вон там, у скал. – Моя рука ощупывает правый передний карман брюк, убеждаясь, что нож там. Я постоянно ношу его с собой, никогда и нигде не оставляю. Но сегодня в моем кармане лежит кое-что еще, и об этом я хочу прямо сейчас поговорить с Лили. – Кстати, у меня есть для тебя подарок – подойди сюда и сядь, ненадолго. – Я ловлю ее за кончики пальцев.
Лили с любопытством поднимает брови и садится снова, на этот раз по-индейски. На меня опять нападает нервная дрожь. Надеюсь, мне удастся удержать в желудке свой завтрак из кокосового молочка и улиток. Сунув руку в карман, я достаю оттуда небольшой сверток – он сделан из фрагментов пальмовых листьев, перекрещенных между собой так, что они образуют стрелу, которая теперь показывает прямо на Лили. Почему-то теперь он кажется мне меньше, чем я помню, – длиной с мою ладонь, шириной в два пальца.
– На, держи. – Я протягиваю ей подарок. Солнце теперь у нее за спиной, так что мне приходится щуриться, чтобы разглядеть ее лицо.
– О, а для чего это?
Я опускаю сверток ей в ладонь, и их соприкосновение эхом отзывается у меня в костях.
– Можешь считать, что это такой заблаговременный рождественский подарок. Я хотел подождать с этим, но… – Я не могу подобрать слова. – Открой.
Ее пальцы борются с узелком из ботиночного шнурка, которым прочно перехвачены пальмовые листья. Она распускает его в такой спешке, словно и ей передался безумный ритм моего сердца. И вот предмет уже у нее в руке: камень, дерево и ткань, все сделано мной вручную – для нее.
– Нож? Откуда?.. Как?.. Ты сам его сделал?
– Нет, в хозяйственном магазине купил… конечно, это сделал я. Ты… тебе нравится?
Ее пальцы крадучись обнимают его, подушечка большого осторожно пробует сначала лезвие, затем скользит по тканевой оплетке, покрывающей тяжелую деревянную рукоятку. Она внимательно разглядывает трехдюймовое лезвие.
– Да, нравится. Очень нравится. Он восхитительный. Просто поверить не могу, что ты сам это сделал… А он правда режет? Может, попробуем его на рыбе?
– Да, он режет. – Тут я уворачиваюсь от каменного лезвия. – Поосторожнее с этой штукой, он острый. Я целую неделю его затачивал.
– Так вот чем ты занимался, когда пропадал где-то целыми часами… Какой же ты умный! Кент лопнет от зависти, когда узнает. – От возбуждения Лили начинает приплясывать на месте. Чему она так радуется? Мне как раз предстоит самая серьезная часть разговора, к которой я приступаю с трепетом.
– Лиллиан… Лили. – Она улыбается, слыша свое шуточное имя, но я не могу улыбаться. – Не надо, чтобы Кент знал об этом ноже. Я хочу, чтобы ты… сохранила это втайне.
– Но почему? Я думала, ты дал его мне для работы по лагерю. Что проку в ноже, которым можно пользоваться только втайне? Это что, какой-то секретный нож? Я не понимаю.
Все оказывается куда сложнее, чем я рассчитывал. А ведь, затачивая этот нож и прилаживая к нему деревянную рукоятку, я не один час думал над тем, как лучше сказать ей об этом.
– Кент опасен; ему нельзя доверять. – Я произношу эти слова очень быстро. Она открывает рот, может быть, для того, чтобы возразить мне, но я мягко хватаю ее обеими руками за плечи. – Этот нож нужен не для работы. Он нужен для защиты.
– Защиты? – Лили глядит на нож так, словно он жжет ей ладони. – От кого мне здесь защищаться? Или ты хочешь сказать, что подарил мне этот нож, чтобы я использовала его против Кента?
Моя правая рука поднимается к ее лицу, кончики пальцев касаются пушистых волосков на задней стороне шеи.
– Послушай, рядом с ним небезопасно и мне, но тебе особенно.
– Почему? – бросает она, отстраняясь. – Потому что я женщина?
– Нет. То есть да… точнее, отчасти, – мямлю я.
– Спасибо за беспокойство, но я сама могу о себе позаботиться. Что он, по-твоему, тут со мной сделает – в подвал посадит, что ли? Или будет надоедать мне своими женоненавистническими выходками? – Теперь она держит мой нож так, словно хочет вернуть его мне, и отступает на шаг назад. Мой взгляд не может пробиться сквозь темное облако, что скрыло ее лицо.
– Нет, но ты посмотри, как он на тебя смотрит, Лили. Так, словно он – хищник, а ты – его жертва. Он считает, что может делать на этом острове все, что вздумается, и ему все сойдет с рук. И я уже начинаю думать, что он прав. Короче – рядом с ним тебе небезопасно; пройдет совсем немного времени, и он…
– Что – он, Дейв?
Ее голос дрожит, от гнева или испуга – не знаю. Я протягиваю к ней руку, беру ее ладонь – ту, в которой она держит нож – и сгибаю ее пальцы вокруг рукоятки так, словно надеюсь, что там они и останутся.
– Он сделает то, на что пока не решается. Будь осторожна, помни об опасности, и еще помни, что если что-нибудь случится с тобой, то я не знаю, что сделаю.
Одна мысль о том, что Кент может хотя бы коснуться ее, прожигает меня насквозь. Должно быть, мое чувство передается ей через кончики пальцев, потому что она забирает у меня свою руку, но не выпускает ножа. Ее бьет дрожь.
– Не делай глупостей, Дейв. Не перечь ему. Ему не двенадцать лет, и он не парнишка-скаут, который заигрался в необитаемый остров. – Ее голос дрожит, маска отваги на миг дает трещину, и я вижу, как она уязвима, как ранима на самом деле. – Я оставлю этот нож себе, если ты думаешь, что так будет лучше, но, пожалуйста, обещай мне, что сам ты ничего не предпримешь. Обещай, иначе я верну его тебе.
Жилка на ее шее пульсирует с безумной скоростью. О господи, нет, только не это. Она его покрывает – что-то уже случилось, что-то плохое, о чем она не хочет мне говорить. Мне очень хочется расспросить ее, но я не решаюсь.
