Лиззи, перестань, — говорю я, все это ерунда.
Мне очень хочется хорошенько ее встряхнуть. Конечно, я этого не делаю, вместо этого мы обнимаемся так крепко, что даже дышать не можем.
Это не ерунда, — говорит Лиззи, все могло бы закончиться гораздо раньше. А теперь твой дед в больнице, и мы не можем ничего сделать. Его нельзя даже посадить в тюрьму, пока он там лежит.
Для Лиззи это вообще очень трудно — терпеть всяческую несправедливость.
Я воспринимаю это по-другому. Я рада, что его здесь больше нет, а где он — мне все равно. Может быть, когда-нибудь мне захочется, чтобы он понес наказание. Но теперь? Теперь я счастлива, потому что у нас с Лиззи все будет хорошо, мне больше не надо видеть деда, и я смогу постепенно все забыть. Забыть по-настоящему, а не так, как тогда — похоронить все в своем сердце. Как это сделать, я не знаю. И поэтому беспокоюсь. Смогу ли я когда-нибудь стать нормальной. Смогу ли когда-нибудь целовать Муху и не думать про деда, не будить тени, спящие у меня в голове.
Что теперь будем делать? — спрашивает Лиззи.
Праздновать! Будем пить кока-колу, а потом пойдем в кино, — твердо говорю я.
У меня ведь сегодня день рождения, и даже двойной. Во-первых, потому что первое мая, а во-вторых — потому что я, наконец, заговорила. Лучше всего пойти прямо сейчас, — я помогаю Лиззи встать на ноги, энергично, чтобы ей не пришло в голову возражать. Мы вместе, спотыкаясь, спускаемся с груды обломков.
Мне надо тебе еще что-то сказать, — говорю я, когда мы оказываемся внизу.
И сделать это надо очень быстро, потому что вниз с холма как раз съезжает на велосипеде Муха. Он уже издали машет нам — обеими руками, чтобы мы увидели, как хорошо он умеет ездить на велике без рук.
Нет, — стонет Лиззи, опять этот…
Лиззи, — говорю я, собрав все свое мужество, я влюбилась.
Она с ужасом смотрит на меня большими глазами, потом на Муху, который стоит перед нами в облаке пыли.
Ну не в этого же, — шипит Лиззи мне.
Прости, — шепчу я, так уж случилось.
Такое просто так не случается! — шепчет она в ответ.
Муха усмехается. В точности так я и представляла себе эту встречу. Лиззи и Муха. Ой-ой-ой-ой-ой!
Привет, Лиззи, — говорит он, я друг Мальвины.
Лиззи скрещивает руки на груди и откидывает голову назад.
Не смотрите на меня так, — говорит она, в конце концов, я уже большая и переживу, что моя лучшая подруга связалась с таким идиотом!
Тут на ее лицо прокрадывается улыбка.
Можешь пойти с нами, если хочешь, — говорит она Мухе покровительственно, только веди себя прилично.
Мы вместе ведем велосипеды по измятой траве. Лиззи пристроила противень от пирога на багажник.
Я, кажется, что-то пропустил? — говорит Муха, поглядывая на противень.
Еще как, — говорим мы с Лиззи хором и пристально смотрим друг другу в глаза. Нас ничто не сможет разделить, ничто и никто.
Меня зовут Мальвина, мне четырнадцать лет.
Я — Мальвина, хранительница закона, храбрая Мальвина, которая не боится прыгать, всегда, даже если не видно земли. Я прыгнула, а внизу стояли Лиззи, Муха, фрау Бичек, мама Лиззи и даже Анна.
Другие сбежали. Как Пауль и мои родители, которым было стыдно за то, что произошло. Я знаю, что мне нечего стыдиться. Лиззи и Муха помогали мне этому научиться. Каждый день заново. Они ни на секунду не оставляли меня одну.
У некоторых историй нет счастливого конца — такого, какой бывает в фильмах. Но зато по ходу дела появляются всякие мелочи, много мелочей, которые кончаются хорошо. Мне больше никогда не надо будет навещать деда, к тому же он слишком болен, но когда выздоровеет, Лиззи лично засадит его в тюрьму. Она поклялась в этом на куче обломков от виллы…
Меня зовут Мальвина, и я научилась кричать.
Я умею громко кричать. Иногда я ухожу туда, где раньше стояла вилла. Забираюсь на крышу супермаркета, она плоская, для голубей место неподходящее, летом там жарко, потому что солнце отражается в черном покрытии, а зимой ветер несет в лицо снег. Я встаю на самый краешек, расставляю руки в стороны.
А потом кричу — так громко, что все разбегаются.
Потом спрашиваю Муху.
Ну, как у меня получилось? — спрашиваю я.
Он улыбается и обнимает меня. Крепко-крепко.
