Теперь же ему снился сон.
Что-то непонятное было вокруг: он шел не по земле, а по реке, мягкой и немного липкой. Зато кругом были только деревья и прочие растения. Они так густо росли, что ничего вокруг не было видно, даже неба. Поэтому он и не знал, какое сейчас время суток, хотя было светло. Он шел долго, причем не уставая. Рею было неинтересно идти, но он шел, ибо другого варианта у него не было.
Откуда-то спереди, среди деревьев, послышались такие же, как у него, шаги. Он зашагал быстрей, только бы не упустить еще одну душу в этом месте.
Это была Софа, только не та, которую он запомнил, а еще более прекрасная.
– Ты, – запинаясь, говорил Рей, – ты здесь?
– Да, – ответила она, – но меня нет.
– Так что же ты тут делаешь?
– Пришла к тебе.
Она начала подходить к нему, но как будто не шла. Она как-то парила над землей, не касаясь нежными ступнями сырой и холодной земли. Ее глаза, не отрываясь, смотрели прямо на Рея.
– Скучаешь?
– Я, – ответил Рей, – конечно, я скучаю.
– А почему скучаешь? – продолжала она так же нежно спрашивать.
– Потому что… потому что… я ведь люблю тебя, а тебя нет со мной.
– Такое случается, – говорила она, взяв Рея за руку, – и люди часто прекращают жить после этого. Но это неправильно.
– Как же тогда жить, когда в сердце нет огня?
– Может, стоит найти новую спичку, которая разожжет тебя заново? – ответила она, повернулась к нему спиной и, все еще держа за руку, пошла вперед. А он за ней.
– А как же «кто сгорел, того не подожжешь»? – спросил Рей, когда они поднимались по горе из листьев. Гора была высокой, но подниматься на нее не было тяжело или затруднительно. Разноцветные листья щекотали босые ступни, слегка шевелясь, хотя ветра и не было.
Она не отвечала, а просто вела его за собой. Солнце начинало садиться.
Они, наконец, поднялись.
– О боже, – лишь смог произнести Рей, только они остановились на вершине горы.
То, что он видел, по его мнению, было лучшим за всю жизнь. Бескрайние просторы открылись перед ним, укрытые мягким одеялом розового-желтого заката. Бескрайние равнины, бесконечные леса, извилистые реки, стаи длиннокрылых птиц и разнообразных животных путешествовали по этим просторам. Самые разные цвета были тут: далеко-далеко – темно-синий, нефритовый и изумрудный на севере, там, где цвели и росли живые леса, чуть ближе – ярко-зеленый, оранжево-желтый, с небольшими вкроплениями белого, а совсем у подножья – розовый, красный, желтый, серый, белый, даже синий и голубой – цветы и кусты росли так плотно, что, если бы вы упали на них с огромной высоты, вам бы ничуть не было больно, точно вы легли на взбитую бабушкой перину.
– Ну что, полетели? – спросила его Софа, повернувшись к нему.
– Стой, прежде чем полететь, могу спросить?
– Давай.
– Это ведь не закат?
Софа улыбнулась, слегка прикрыв глаза, отвернулась от Рея и снова их открыла, смотря куда-то далеко вперед, будто на само солнце.
– Нет, – ответила она.
И ступила со скалы. Рей, слегка пошатнувшись, хотел поймать ее, но не успел. Она уже летела вниз, раскинув руки и полностью отдавшись ветру.
Секунда, негромкий хлопок – и вместо девушки уже летели тысячи маленьких бабочек и лепестков цветов, смешанных с серым пеплом. Они не падали, а направлялись к горизонту, паря над бесконечными просторами мира снов и воспоминаний.
Он смотрел за тем, как они улетают от него к горизонту, к поднимающемуся солнцу, и не было в нем злобы или печали. Рей был почему-то очень рад, что все вокруг этих бабочек и лепестков так красиво и прекрасно.
– А чего ты здесь стоишь? – послышался голос у парня за спиной.
Он обернулся и увидел: там стояла еще одна прекрасная девушка, совсем не похожая на Софу. Ее безумно длинные темно-каштановые волосы доставали почти до земли, а светло-зеленые глаза блестели ярче солнца.
– Так чего ты стоишь, а не летишь? – снова спросила Жизнь, но так и не получив ответа от Рея.
– Не знаю, я боюсь падать.
– А падать ли? – спросила она, подходя ближе.
Когда она сравнялась с Реем, только тогда он заметил настоящий цвет ее глаз: его просто не было. Они меняли свой цвет так часто, что невозможно было отследить. В одну секунду он мог быть голубым, словно летние васильки, а в следующую – темно-темно-коричневым, как земля после осеннего дождя.
– Люди боятся пробовать, боятся сорваться с места, прыгнуть в неизвестность, боятся порвать с прошлым, – говорила она, – конечно, куда удобней стоять на родной и твердой земле, чем попробовать полетать. Перед ними будет целый безграничный мир, – она обвела рукой всю ту красоту, что они могли видеть, стоя на этой горе из листьев, – они будут смотреть на него, мечтать жить в нем, но никогда не будут жить в нем, ибо каждый думает, что упадет, стоит только попробовать. И твердо будет уверен, что не разлетится на лепестки, как твоя подруга. А ведь это не так. И все так усердно оправдываются, что боятся чего-то. Боятся расстаться с прошлым, боятся начать. Боятся жить. Рей, – обратилась к нему девушка, – попробуй.
– Но я боюсь, – ответил Рей, понимая, что начинает просыпаться.
– А ты не бойся, прыгай! – повторила девушка.
– Но ведь…
– Прыгай! – прокричала она и толкнула парня с горы.
Гора, которая, как оказалась, только сверху была услана лепестками и которая на самом деле была из твердого и острого камня, осталась позади и не была видна. Зато было видно все остальное: свежие леса, цветущие поля, извилистые, полные маленьких, ярких и разноцветных рыбок, реки, одинокие деревья, растущие посреди равнины. Рей, как и пепел и лепестки, что остались после Софы, не падал, а плыл, как будто воздух – это не воздух, а глубокая и очень чистая речка. Он мог облететь все, что пожелает, дотронуться до самого высокого дерева, сорвать на лету любой цветок и пустить его лепестки с самой высокой точки, до которой сможет долететь (до звезд – точно).
Он летал так очень долго, пока не проснулся. А когда проснулся, тоже еще очень долго просто лежал и думал. Думал о том, что надо было сделать, что он делает и что нужно будет сделать.
***
Прошел месяц с того сна. Рей снова шел на кладбище. Яркое солнце светило ему в спину, поэтому тень, как ни странно, указывала ему путь.
Ангел, плита и сама могила, естественно, не изменились. Все те же опущенные глаза статуи, поджатые губы и красивые, каменные, но такие легкие перья.
– Я снова пришел, – сказал Рей, садясь на скамеечку, – я пришел попрощаться и поблагодарить.
