Ой у лузi калина,Ой у лузi калина,Калина, калина,Чубарики, чубчики, калина…Мы с папой всегда пели эту песню, когда были в хорошем настроении.
Я пообедал, вымыл после себя посуду, походил по комнате, три раза подходил к телефону и три раза себя сдерживал. («Ещё рано! Она ещё не пообедала. Наверное, только второе ест»). Наконец выдохнул, как перед прыжком в воду, и набрал номер.
– Алло! – послышался в трубке такой знакомый голос.
– Туся?
– Я.
– Привет!
– Привет!
– Ну, как пообедала? Вкусно?
– Вкусно. А ты?
– Тоже вкусно. А что ты делаешь?
– Ничего. А ты?
– Тоже ничего.
Я замолчал. Больше говорить было нечего.
Она тоже молчала.
– Ты почему молчишь? – наконец спросил я.
– А ты почему?
– Просто так.
– И я просто так.
И вдруг мне стало смешно. Я засмеялся. И она засмеялась.
Мы ничего не говорили, а просто смеялись в трубку. И это было почему-то так весело, что я прямо захлёбывался. Наконец она спросила:
– А почему мы смеёмся?
– Не знаю.
– И я не знаю.
И мы засмеялись еще сильнее.
– Ой!.. Ха-ха-ха!.. Мы как будто смех-травы наелись, – я не знаю, как это у меня вырвалось. Сболтнул и только потом понял, что я сказал.
– Ты знаешь, – говорила она, – а моя бабушка где-то давно читала, что в Аравии растет «весёлое» дерево. Если человек съест с него ягоду величиной с горошину, у него начнётся приступ смеха, который будет продолжаться несколько часов. За плодами в основном охотятся подростки. Но родители строго следят за тем, чтобы они не подходили к этому дереву.
– Серьёзно? Есть такое дерево? – у меня почему-то похолодело внутри. – А как оно называется?
– Не знаю. И бабушка не помнит. Она об этом где-то читала, но не помнит даже где.
– Интересно.
– Конечно. Ты представляешь, если плохое настроение, съел – и хохочешь себе.
– Ага.
– А папа сказал, что в Мексике растет кактус без колючек – лофофора, священное растение ацтеков. Если пожевать его, тоже будет весёлое настроение. Ещё и всякие галлюцинации – цветовые, зрительные и слуховые.
– Ага…
– Ну, ладно… Я тебя уже заговорила. Надо уже за уроки садиться. До свидания.
– До свидания.
Я положил трубку. Она, вероятно, почувствовала, что я почему-то скис, и, ничего не спрашивая, поспешила закончить разговор. Я был ей благодарен за это. Я бы ничего не смог ей сказать. Мне почему-то сразу стало как-то жутко – когда я услышал об этом «весёлом» дереве и о лофофоре. Значит, действительно есть такие растения. До сих пор я всё-таки чаще думал о смех-траве как о чём-то нереальном, сказочном, как о плоде творческой фантазии народа (сказал бы Чак). И лесовик Елисей Петрович, и моё бесплотное парение в прошлом – всё это было, но было в том гипнотическом состоянии полусна-полубреда, в которое неизвестно каким образом окунал меня Чак.
А здесь вполне живая, реальная действительность. И в ней, оказывается, существуют «весёлое» дерево и священный кактус лофофора.
Я был взволнован.
И вообще, что это такое – юмор? Откуда он берётся у человека? Чем питается он, как появляется и почему исчезает?
Почему то, что говорит один, смешно, а то, что говорит другой, – ни капельки (хотя видно же, что хочет рассмешить)?
Почему один и тот же человек говорит один раз очень смешные вещи, а другой раз, как ни старается, не может сказать ничего смешного?