Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Ирина поставила вариться куриный бульон. Принесла на кухню ворох белья, которое нужно отутюжить. На три часа работы. Расстелила на обеденном столе старенькое одеяло (гладильная доска в их малогабаритной квартирке не помещалась), включила утюг.
"Я сильная, справлюсь. Подумаешь – три часа. Не впервой. Павлик, где ты? Не можешь не знать, что я волнуюсь! Надо думать о чем-нибудь хорошем, вдохновляющем. Что-то в последнее время хорошего в жизни наблюдается маловато. Если бы Краско поставили правильный диагноз две недели назад, старик остался бы жив. Умер и умер! Точка! Больная из дома семь, квартира двенадцать… Ох, не простой это ревматизм! Как бы не красная волчанка! Стоп! Хватит больных! Ты дома, расслабься.
Если матери удалят всю щитовидную железу, ей до конца жизни нужно пить тироксин. Ничего страшного. Две девочки из квартиры семнадцать, дом пять, обе родились с патологией щитовидной железы. Вовремя спохватились, с рождения давали тироксин. В противном случае девочки стали бы умственно отсталыми, а сейчас славные, мать их героиня, но варикозное расширение вен ей все-таки оперировать придется. Павел, где тебя носит? Почему не звонишь? Надо купить новую губную помаду, тоном посветлей. Сегодня увидела себя в зеркале – губы синюшные, как при пороке сердца. И хорошо бы дорогую крем-пудру, которая маскирует мелкие дефекты и морщинки. У Стромынской такая. Бульон закипел".
Ирина снимала пену с бульона, когда на кухню зашел папа и присел на стул. Что-то у него сегодня произошло, по лицу видно. Опять Николенька номер выкинул?
Ирина вернулась к утюжке белья. Николай Сергеевич заговорил:
– Доченька, я сегодня навестил твою маму, Марусю.
– Угу, – только и могла ответить Ирина, не зная, как к этому сообщению отнестись.
– Надушился и даже, признаюсь, позаимствовал у Павла галстук.
Николай Сергеевич подшучивал над собой, но дочь его тона не приняла.
– И как прошло свидание?
– Великолепно! Маруся совершенно не изменилась, уверяю тебя!
– Папа! Ну чему ты радуешься? – посмотрела на него Ирина. – Без вашей Маруси мы прекрасно жили.
– Вашей?
– Твоей и… не важно. Зачем ты пошел к ней?
– Зачем я пошел к Марусе? – переспросил Николай Сергеевич, мягко заменив местоимение «к ней» на личное имя. – Мы все-таки не чужие. Я рассказывал о Николеньке. Маруся хочет с ним увидеться.
– Перебьется!
– Дочь, ты выражаешься грубо, как… как…
– Как моя мать?
– Да. Между тем бабушка всегда учила тебя…
– Помню. Нельзя человеку в лицо говорить наотмашь «нет», сначала аргументируй свой отказ в максимально вежливой форме. – Одного свидания с матерью, кажется, хватило, чтобы забыть хорошие манеры. Или это гены заговорили?
– Доченька, как ты себя чувствуешь? Устала? Папа совершенно прав. Но признаться ему, что устала, невозможно. Он и так взвалил на себя большой груз домашних хлопот и воспитания Николеньки.
– Извини, не обращай внимания. И о чем же вы беседовали с Марией Петровной?
– Коньячку выпили, молодость вспоминали, – счастливо улыбнулся Николай Сергеевич.
– И условились дружить домами?
– Пока об этом речь не шла.
– Пока?
– Ирочка, мне кажется, ты обижена на свою маму? Или я ошибаюсь? Хотел бы развеять твою неприязнь. Маруся замечательный человек…
– Это я уже слышала неоднократно. Если она такая замечательная, почему ты ей предпочел свою маму?
– Предпочел? Что ты имеешь в виду?
На сорочке Павла, которую утюжила Ирина, не хватало пуговицы. Значит, нужно идти в комнату, доставать шкатулку с нитками, подбирать пуговицу, вставлять нитку в иголку, пришивать… Сизифов труд по нынешнему состоянию. Наденет другую сорочку, завтра, потом пришью. И нечего бередить отцу душу! Будто сейчас можно что-то исправить! Сейчас можно только ранить, оскорбить воспоминаниями, предать бабушку.
– Сама не знаю, что я имею в виду, не обращай внимания. Об операции заходила речь?
– Пытался Марусю убедить в необходимости лечения, но мне, к сожалению, не удалось.
– Твоей вины нет. У моей так называемой матери мозги находятся в бронированном футляре.
– Но, Ирочка! Нельзя пустить все на самотек!
– Не расстраивайся, я что-нибудь придумаю. Папа, точно Павел не звонил? Ты ничего не забыл?
5
Павел купил две бутылки водки. По дороге к Даниле репетировал вступительную речь. Данила открывает дверь, Павел салютует зажатыми за горлышко бутылками и весело произносит: «Здесь принимают в общество рогоносцев?» Репетиции, настойчивое повторение фразы помогало не думать о главном и больном.
Заготовленная шутка провалилась. Данила открыл на звонок дверь. Павел потряс руками с бутылками:
– Привет! Здесь принимают в общество рогоносцев?
– Ты? – явно не обрадовался Данила.
За его вопросом отчетливо читалось: зачем приперся, тебя не ждали, и шутки твои дурацкие. Но Павел на тонкости реакции друга внимания не обратил. Шагнул вперед, через порог, потеснив Данилу, который выглядел как человек, не желающий впускать в квартиру, чего быть не могло по определению. Павел слегка стукнул бутылками в грудь Данилы, принуждая их взять. Наклонился, чтобы снять ботинки. И тут увидел на вешалке… Жар ударил в лицо, ставшее одного цвета с ярко-красным стеганым пуховиком. Этот пуховик был предметом его подтрунивания над сестрой. Она в нем походила на Деда Мороза в дамском исполнении – пронзительно красное пальто с белым мехом по краю капюшона и на манжетах.
Еще не разогнувшись, Павел рванул вперед, чуть не упал. Так и есть! Сидит на диване! Таращит испуганно глаза и в то же время демонстрирует вызов – я уже взрослая!
Влюбленность Вероники в Данилу Павел считал детской наивной глупостью. Данила сердцеед, бабы на него вешаются. Ирина объясняла: Даник похож на недоласканного плейбоя. Гремучая смесь сокрушительной мужской красоты и легкой трагичности во взоре. Красота, трагичность – ничего этого Павел не замечал, он смотрел на друга другим, естественно, не женским взглядом. Но Вероника! Малолетка! Дура! Наверное, прослышала о разводе Данилы и примчалась утешать. Или вешаться на шею! Или отдаваться! Веронике, между прочим, девятнадцать лет. Не ребенок, но дылда стоеросовая!
– Что ты тут делаешь? – рявкнул Павел.
– А твое какое дело?
– Я тебе покажу, не мое дело! – Желваки заходили на скулах Павла.
Вперед шагнул Данила, заслонил сестру от брата, руки у него по-прежнему были заняты бутылками.
– Послушай, Павел…
Слушать Павел оказался не способен. Всю накопившуюся злость, только отчасти предназначавшуюся Даниле, Павел вложил в удар. Знатный получился удар – с размаха, со всей силы, точно в скулу. Данила упал, бутылки покатились по полу, Вероника завизжала, Павел тряс рукой – отбил костяшки пальцев.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
