Моя мать так отвратительно усмехнулась, что я даже не посмел попросить продолжения, но она не собиралась молчать.
– В общем, я сказала ей, что после смехотворного самоубийства, на которое она намекает, я сделаю так, что ее родная сестрица с грудным ребенком останется без квартиры. Ты знаешь, у меня связи в этом бизнесе, который, кажется, начинают называть риелторским...
– А откуда ты про сестру...
– Откуда узнала? Да от самой Наденьки. Она же и сказала, что у нее сестра осталась одна с ребенком, и что участи сестры она себе не желает.
Я не знал, что и сказать. Скромная непритязательная библиотекарша открывалась мне абсолютно с новой стороны. Я с изумлением оглядывал ее все еще нежные и какие-то тихие черты и не мог понять, откуда в ней вдруг взялась такая злоба. Нет... она не взялась... Видимо, она лелеяла и пестовала ее все то время, что прошло с ухода от нее отца.
– Что ты так странно смотришь на меня, Феликс? – спросила она проникновенным голосом, который я когда-то так любил...
– Мой сосед сверху действительно умер, – сказал я. – Может быть, ты знаешь, как сейчас... живет Надя...
– Знаю. Она не живет...
– Как?! – выдохнул я.
– С ней случилось почти то, что написано в романе. – Мать смотрела на меня все так же спокойно, поигрывая кончиком пояска своего халатика.
– Что значит «почти»? Ты... ты, что, за ней следила? Специально узнавала?
– Не следила. Но действительно специально узнала.
– Зачем?
– Затем, что начала писать роман. Я и сама могла бы придумать конец, но хотелось узнать, чем все дело кончилось. Из интереса.
– Из интереса?
– Ну да. Я решила сходить к твоему соседу сверху, чтобы разузнать о Надежде.
– И?
– И, представь, попала на поминки.
– А я...
– А ты, разумеется, был на работе. Хоронить стараются до полудня.
– Почему? – зачем-то спросил я.
Мать пожала худенькими плечами и сказала:
– На поминках я и узнала, что Алексея действительно убила Наденька. Вернее, она убила сразу и его, и себя. Что-то подсыпала в еду или питье, когда он в очередной раз пришел к ней, как она это называла, с домогательствами.
– При чем же тут тюрьма?
– Мне показалось, что такой финал понравится читателям гораздо больше.
– Понравится? – с трудом выговорил я.
– Феликс! Не придирайся к словам! Читателям книги именно нравятся или не нравятся! – Мать встала с диванчика и добавила: – И хватит, пожалуй, на сегодня. Мне надо на работу.
Я резко отбросил ее обратно на диванчик. Она ударилась локтем о стоящий рядом холодильник и, сморщившись, потерла его ладонью другой руки. Мне почему-то не было ее жалко. Мне хотелось сделать ей еще больнее, и я с трудом сдержался.
– Как... как... – голос мой вибрировал от негодования и непонятной боли, – ...как ты могла использовать мои записи...
Я замолчал, стараясь подобрать слова повыразительней, и мать закончила за меня, опять улыбаясь:
– ...в своих гнусных целях? Так ты хотел сказать?
– Примерно... – выдавил я.
– А ты, значит, белый и пушистый?
– Сам знаю, какой я, но чего никогда не стал бы делать, так это наживаться на чужих трагедиях!
Мать захохотала так сатанински, что я уже готов был ее придушить и, возможно, что-нибудь подобное сделал бы, если бы она вдруг не замолчала, будто смех в ее организме автоматически отключился.
– Во-первых, я еще не очень-то и нажилась – это раз, – сказала она. – Во-вторых, эти истории произошли не с чужим человеком, а с моим собственным сыном – это два. А в третьих, и в самых главных, – это ты устраивал своим бабам трагедии! Это ты заносил свои победы в компьютер! Я же только литературно обработала твои опусы, то есть сделала их лучше!
– Но кто дал тебе право публиковать их? Это моя жизнь! Понимаешь ли ты это?! Моя!!!
Я придвигался к матери все ближе и ближе и наконец навис над ней всем своим огромным телом. Мне уже не верилось, что передо мной стоит моя мать. Это была какая-то новая женщина: отвратительная и очень опасная. И эта новая женщина даже не подумала с испугом отпрянуть от меня. Она смело взглянула мне в глаза и сказала очень твердым голосом:
– Ты сейчас заткнешься раз и навсегда!
Я подавился возмущением и негодованием, и она успела вставить еще одну фразу:
– У меня против тебя куча козырей!
– Ну!!! – рявкнул я.
– Это копии абсолютно всех твоих записей!
– А что в них такого... – начал было я и действительно заткнулся.
– То-то! – резюмировала мать, отодвинула меня с дороги и пошла одеваться на работу.
Я со всего маху рухнул на изящный диванчик, чуть не сломав его при этом. Мать имела в виду записи, где я признавался в том, что научился манипулировать женщинами и с успехом применяю это на практике. Я даже называл себя Самым Великим Кукловодом в мире. Какой же я кретин, что копил эти записи вместо того, чтобы фигурально сжигать... удалять то есть... И мамаша видела, что я выделывал с этими текстами! И кто только ее научил работать на компе? Уж точно не я! Видимо, их библиотеку оснастили компьютерами... Если же она вдруг кому-нибудь покажет тексты из папочки «Собакам собачья смерть», тот сразу поставит мне диагноз: паранойя, маньячизм. А если с этим еще и в ментовку, они там закроют «глухарей» за все прошлые пять лет...
Разумеется, мы надолго расплевались с матерью. Я сменил замок. Ключей ей не дал. С ужасом узнавал о выходе в свет каждого нового романа Мананы Мендадзе, которая становилась все популярнее и популярнее. Интерес к ней подогревался еще и тем, что она не давала интервью, не появлялась на светских тусовках и вообще прятала от любопытной общественности свое лицо и, соответственно, жизнь.
Того, что мать скопировала из моего компа, ей хватило на несколько романов. А потом она пришла на переговоры. Я тогда еле перебивался с хлеба на квас, поскольку никак не мог устроиться на нормальную работу. Частные фирмы, в которых я подвизался все тем же мастером по холодильному оборудованию, лопались одна за другой. И вообще вся жизнь шла вразнос. Старый дом, в котором я жил, не желали ремонтировать. Мы с соседями «текли» друг на друга, раз в неделю обязательно сидели без света, а однажды посреди лютой зимы у нас окончательно и бесповоротно отключили горячее водоснабжение ввиду полного износа труб. Мать как знала, когда прийти.
– Предлагаю заключить перемирие, – сказала она.
Мне не хотелось перемирия. Я так ей и ответил:
– Не хочу.
– А сидеть дома в пальто и ватном одеяле, как в блокаду, хочешь?
