Я возвратился из Соединенных Штатов и вернулся к своей привычной жизни в Шотландии, и больше не вспоминал об этом сне. Собаки были в отличной форме и наслаждались жизнью. Потом как-то я сидел на кухне вместе с Дронмой, она посмотрела на Чарли и сказала: «Он выглядит усталым». Он все утро бегал по холмам вместе с Мэг, к тому же начинал стареть, поэтому меня его состояние не очень удивляло, но что-то в тоне голоса Дронмы заставило меня внимательно его осмотреть. Чарли не просто заснул на полу, он очень тяжело дышал. Он не выпил огромное количество воды, как делал это обычно после пробежки. «Чарли, с тобой все в порядке?» — спросила Дронма, и в тот же самый момент у него из ноздри потекла тонкая струйка крови. Мне больше не требовалось никаких доказательств. Мы отвезли его к ветеринару, который лечил его много лет и хорошо знал.
Ей не понравилось то, что она увидела, пришлось оставить его на ночь, чтобы провести дополнительные обследования. На следующий день мы с Джимом вернулись, чувствуя себя так, как будто мы приговорены. Джим остался ждать в машине вместе с Мэг, а я пошел один. Врач поздоровалась со мной, и я увидел лежащего на боку Чарли на смотровом столе. Он даже не завилял хвостом, когда увидел меня. Вид у него был изможденный.
Ветеринар нахмурилась:
— Как ваша вторая собака?
— С Мэг все в порядке, — сказал я.
— Ее не рвет? Она не выглядит усталой?
— Ничего из того, о чем вы говорите. Почему вы спрашиваете?
— Ну, все это очень странно. Не знаю, как это объяснить, но может быть, вы знаете, мог ли Чарли съесть много противозачаточных таблеток?
Я был обескуражен:
— Нет, понятия не имею, где он мог бы их достать.
— К вам приходил кто-нибудь, у кого они могли быть? Может, гуляли где-то, где он мог раздобыть много упаковок?
Это на самом деле было очень странно, и я заверил ее, что у нас не было подобных гостей, и что в последнее время Чарли гулял только на склонах позади нашей деревни, и никто не мог выбросить их там. У всех в том районе были собаки, поэтому никто не захотел бы подвергать их опасности. Даже если кто-то насыпал бы там крысиный яд, нас бы предупредили. Там даже фермеров не было поблизости. Да что, ради всего святого, с ним случилось?
Ветеринар продолжала: «Его организм полон эстрогена, и я никогда не слышала о подобных случаях. Ему пришлось бы съесть сотню пачек с таблетками, чтобы дойти до такого состояния, но как собака достанет их из упаковки? Это самое дикое объяснение, которое приходит мне в голову, и оно бессмысленно. Мы проверили содержимое его желудка, но не нашли там никаких следов таблеток или чего-то подобного. Возможно, его организм производит собственный эстроген».
Это было настолько странно — как будто женская часть Чарли убивала мужскую. Должно быть, я выглядел сильно озадаченным, так же как и доктор.
— Совершенно искренне вам говорю, что никогда не видела самца, который бы производил женские гормоны таким образом, — сказала она. — Я обзвонила своих коллег по всей стране, но ничего не выяснила. Никто из них не видел и не слышал ничего подобного. Как будто у него человеческая форма лейкемии — человеческая женская форма лейкемии.
— Есть ли какая-то возможность это подтвердить? — Я уже рисовал себе все виды лечебных процедур и исцеления, которые мог получить Чарли.
Врач вздохнула и мягко объяснила:
— Я могу сделать люмбальную пункцию, но ваш пес очень, очень болен. Нет никаких лекарств или химиотерапии, которые могут помочь ему. Какова бы ни была природа его рака, он распространяется очень быстро, и к завтрашнему дню он умрет сам, если только мы не сделаем ничего сейчас. У него не осталось сил. Вы не можете заставить его проходить через все мучения, разрешите мне его усыпить.
Я посмотрел на Чарли, который, хотя и тяжело дышал, лежал очень тихо. Он выглядел несчастным: бока обвисли, шерсть потускнела. Врач сказала, что несмотря на то, что в отделении хирургии он находился в клетке, он все время спал. Обычно он не терпел, если его запирали, но, казалось, у него просто не осталось энергии, чтобы беспокоиться об этом. Может быть, он даже не понимал, где находится. Было трудно поверить в то, что еще вчера он гонял по холмам вместе с Мэг, ныряя и выныривая из папоротника своими кроличьими прыжками. Сейчас это был уже не тот Наглый Чарли, который был частью нашей семьи столько лет, таскал наши сигареты и давал понять, кто в доме хозяин, но при этом утешал людей, приходивших на сеанс.
Я знал, что нам придется его усыпить, еще до того, как мы отвезли его к хирургу; когда он повредил позвоночник, перед нами стояла та же дилемма, но на этот раз мы точно знали исход. Больше не было даже тибетского лекарства от Дронмы, которое могло бы вылечить его. У Чарли в жизни было много кармических долгов, он узнал, что такое жестокость и насилие, он пришел сюда, чтобы научиться доверять нам. Он столько раз болел, но всегда выздоравливал. Но на этот раз ему было уже не справиться.
Джим попрощался со старым другом и вернулся в машину к Мэг. Он не хотел удерживать Чарли своими переживаниями и расстраивать нашего питомца — несчастному псу будет легче покинуть этот мир, если он не будет видеть горе Джима.
Я попросил доктора дать нам пару минут, наклонился к уху Чарли и стал рассказывать ему о тех временах, когда он носился как ненормальный по квартире, таскал у меня сигареты и съедал все шоколадки, разносил дом, заставляя меня бегать и восстанавливать разрушения, пока Джим не вернулся домой... Такова краткая история проделок Чарли. Он слушал и смотрел на меня, но не шевелился.
И тогда я сказал: «А ну-ка, Чарли, негодник, ты помнишь, как однажды съел мои ботинки? В тот раз тебе удалось улизнуть!» — и тогда я увидел это: проблеск старого Чарли. Он смотрел на меня с тенью своего прежнего нахальства, его бока задрожали, и он завилял хвостом — лишь слегка, очень слабо, но он все-таки вилял им. Я хотел, чтобы последнее воспоминание его было радостным, и оно стало таким. Это было последнее, что он сделал.
Через минуту ветеринар сказала мне: «В этом решении вы единодушны». Я пожал плечами и сказал: «Наверное, вы правы. Он прожил хорошую жизнь и сейчас отправляется в хорошее место — я это знаю. Он молодчина». Потом я повернулся, вышел из кабинета и пошел к машине, но как только увидел Мэг рядом с Джимом, которая сидела на переднем сиденье, навострив уши в ожидании Чарли, я разрыдался как ребенок.
Вот когда я вспомнил сон про сову и то, как Дронма рассказывала мне, что в мифологии индейцев апачи сова символизирует смерть, а также является предвестником болезни. Проснувшись, я не понял, что это значит, но Лэсси снова предупредила меня заранее — Чарли собирался умереть, но все равно все будет хорошо.
Примерно через три недели после того, как Чарли умер, мне приснилось, что он снова с нами, и все казалось таким реальным. Да вот же он, такой же, как и раньше, всего в нескольких шагах от меня. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы он вернулся, — последние недели были очень тяжелыми. Джим скучал по нему; Мэг скучала по нему и уходила искать его в доме и в саду, повесив голову. Они были лучшими друзьями — сообщниками по проделкам.
