В воскресенье сквозь заросли парка медленно пробиралась компания взрослых. Отец и мать Игоря и с ними городские гости, обрадовавшиеся зеленой чаще, беспечным часам, мелькающей сквозь хвою синеве пруда. Сбоку вприпрыжку описывала петли мамина крестница, веселая юла в оранжевом платьице. Ныряла под все кусты, заглянула даже в старую бочку из-под цемента, валявшуюся под сосной…
– Где же Игорь? Я к нему в гости приехала, а он куда-то задевался. Игорь!
Мама Игоря поймала девочку за плечико, притянула к себе и прислушалась.
– Опять эти гигантские шаги… По целым дням там пропадает, прямо сладу с ним нет.
– Гигантские шаги? – удивленно протянула девочка. – Разве у него сапоги-скороходы есть?
Взрослые засмеялись, а мама Игоря взяла маленькую гостью за руку и сказала:
– Пойдем. Сама увидишь… Он и тебя покатает.
Еще издали за фруктовой сушилкой зазвенели в воздухе веселые детские голоса. И еще кто-то кричал под отчаянный аккомпанемент лая. Не то гиена, не то носорог. Кричал оглушительно, будто в рог трубил в два тона, захлебываясь и давясь…
Обогнули густую липовую аллейку, остановились перед распахнутой у теннисной площадки калитки… и остолбенели.
На гигантских шагах вместе с детьми взлетал в воздух, распластав ноги, подхваченный под брюшком петлей-хомутом… молодой ослик. И до того были невыразимо комичны вытянувшийся в струнку за спиной хвостик, вскинутые торчком уши и веселая осклабившаяся морда, до того забавно отталкивался он от земли короткими ударами копыт, так победоносно и радостно кричал он, икая на нижней ноте и взвизгивая на верхней, что вся компания, топоча ногами, чуть не изошла смехом… Девочка в новом оранжевом платьице (уж тут не до платьица!) даже через голову перевернулась в восторге, а через нее пулей перелетел одуревший от такого сюрприза Цезарь.
Сконфузились дети, сконфузился как будто и осел. Медленнее завертелись гигантские шаги, остановились… Игорь недовольно опустил голову, шаркая по земле повисшей ногой.
– Как же, Игруша, ты научил осла кататься? – спросила его мама, вытирая на глазах веселые слезы. – Ведь это же удивительно!
– Совсем не учил. Когда кузнецовский мальчик заболел, у нас одно стремя пустое болталось. Осел сам в него головой и сунулся. Я только его передние ноги через хомут перебросил, чтобы он не задавился. А потом все закрутились, и он закрутился… И больше ничего, – обиженно добавил Игорь. – Чего ж тут хохотать?
– Гениальный осел! – сказал серьезный плотный господин в пенсне, который в первый раз появился в усадьбе.
Игорь недоверчиво посмотрел на него: не смеется ли? Нет, не похоже.
– Гениальный…
И, повертев в пальцах золотой карандашик, господин положил Игорю руку на голову.
– Знаешь что? Я сейчас одну смешную фильму для детей стряпаю… Так вот, приедем мы сюда с аппаратом и всех с ослом на гигантских шагах снимем. По рукам, что ли? Преуморительная будет штука…
– О! – Игорь покраснел и смущенно покрутил толкавшего его в спину осла за ухо. – Вы не насмехаетесь?
– Совершенно, дружок мой, серьезно. Если, конечно, твои родители позволят.
– Они позволят! – тихо выдавил из себя взволнованный мальчик.
Взрослые улыбнулись.
А Игорь выскочил из своего хомутика, дернул приезжую девочку за косичку, взвизгнул, как придавленная дверью кошка, и помчался леопардовыми прыжками напролом вокруг парковой ограды.
За ним пудель, за пуделем парижская девочка, за девочкой ослик, а за осликом остальные катавшиеся на гигантских шагах дети… И так легко и радостно они мчались, так оглушительно верещали, что взрослые только завистливо переглянулись и вздохнули.
Глава XX
Вещи, которые сами ходили
Перед крыльцом в мокрой траве валяются толстые каштаны: набухли и ростки бледно-зеленым червяком пустили. Напрасно стараются, все равно расти им здесь не позволят – сгребут граблями к ограде и бросят под валежник.
Игорь раскрывал каштан за каштаном. Вроде желудей, гадость отчаянная… И называется «конский каштан», а почему – неизвестно. Конь, который водокачку вертит, понюхал, фыркнул, но есть не стал. Зачем Бог такой несъедобный сорт создал, даже садовник не знает.
Зелененькие гусеницы все давно уже уползли с капусты, доползли по ограде до флигеля, взобрались на кирпичную стену, обмотали себя белой пряжей и замерли…
Вокруг большой клумбы ворох кленовых листьев. Поддашь башмаком, взлетят, как мокрые вороны, и опять наземь. Семь раз подбросишь, восемь… Неинтересно!
На птичьем дворе сонное царство. Косой дождик всех кур и цесарок в каретный сарай загнал. Один глупый индюк вокруг голой липы ходит, кашляет и шипит. Грипп у него, должно быть.
Игорь у экономки облатку аспирина выпросил, растворил порошок в рисовой каше, принес индюку. Не ест. И температуру ему никак не измеришь, нет у него подмышки…
Дождь? Пусть дождь. Человек обтянут непромокаемой кожей, ничего ему не сделается, а когда мелкие капли за воротник катятся, это даже приятно, точно у́ж по спине ползет…
Может быть, пробраться в парк, в стеклянную беседку? Там таганчик в углу ржавый валяется, клубнику на нем летом варили… Стружек мокрых принести, газет старых. Запалить, ух сколько дыму будет!
– Игорь! А Игорь!
Опять эта тетка Олимпиада. Мама ее называет Липой, будто дерево. Ничего в ней олимпийского нет: коротенькая, сдобная, нос морковкой, глазки буравчиками. Никуда от нее не спрячешься, на сеновале за прудом и то разыщет. И удовольствия от нее, как от конского каштана, – никакого.
– Игорь! Выйди, выйди из-за бочки… Хорош! Ты что ж, ангину опять схватить хочешь? Давно не болел… Ступай в дом, живо, шерсть мотать будем!
Подумаешь, какое мужское занятие!
Приехала она погостить из Ковно. Литовская столица, рыцарь на лошадке у них на почтовой марке гарцует. Тетку эту раньше Игорь в глаза не видал. Откуда они только берутся? Не злая, совсем нет, фиги сушеные у нее всегда в кармане… Но родители уехали в Париж зимнюю квартиру смотреть, а Игоря тетке сдали. И уж она за ним с утра, как взволнованная курица за утенком, ходит. Чуть куда нырнешь, через пять минут фартук с горошинами из-за мокрых кустов выползает и пожалуйте: «Игорь, а Игорь!»
В огород не ходи – глина к сапогам прилипает и о ржавую колючую проволоку оцарапаться можно… В парк не ходи – и жабы, и о шиповник курточку издерешь, и на дорожках кисель… К пруду и носа не показывай – на помосте доски гнилые, бултыхнешься и утюгом ко дну… к русалкам в гости. Точно он китайский болванчик! Сам знает.
Не утонул же ни разу за все лето и на жаб не наступал… Чего вмешивается? Привыкла сама в Ковно у окна на гарусных подушках сидеть и боится каждой сороконожки… Укусит! Да он и с гремучей змеей сладит.