— Ну, что? — встретил его Карапетян, когда Вадим вернулся в свой кабинет, который делил с напарником. — Требуют, чтобы мы назвали убийцей Щетинина?
— Да не то чтобы, — нехотя ответил Вадим. — Начальство, как всегда, хочет ясности, и как можно скорее. Ты веришь, что алкаш убил Губину?
Карапетян мотнул отрицательно головой, однако обронил:
— Хотя поручиться за него мы тоже не можем.
Улики есть… Почему бы и не он? Это не вопрос веры.
Занозин задумчиво поднял на него глаза — Карапетян встретил его взгляд спокойно. В принципе Занозин был согласен с тем, что назначить Щетинина убийцей легче легкого, а если и останутся сомнения, девять из десяти всегда скажут, что так ему и надо, — пить нужно меньше и всегда помнить, что, где, когда и с кем делал накануне вечером. Особой жалости у Занозина Щетинин, в общем, не вызывал — скорее уж его жена и дети. Но Вадим от природы был добросовестным человеком и даже считал, что это его проклятие. Ему обязательно надо было сделать все как следует.
"Ах ты… — мысленно обругал он с досады Щетинина. — Упился до чертиков, ни хрена не помнит.
Чтоб ты сдох! Ты у меня все вспомнишь, сволочь такая, с кем ты застольничал вечером в день убийства…" Он досадовал на этого дурака-алкаша, на его беспамятство, на его бестолковость… «Вот отпусти его сейчас под подписку о невыезде, как требуют правозащитники, так ведь он от глупости и со страху сбежит куда-нибудь, только хуже себе же сделает! А то пить станет беспробудно — тоже для нашего дела ничего хорошего. Нет уж! Каждый день буду допрашивать, но заставлю вспомнить все как было». Вадим выговорился про себя, поостыл и задумался — а как заставить-то?
— Слушай, мужик, ты мне надоел, — раздраженно набросился он на Колю, которого ввел в его кабинет милиционер.
Занозин переписал его на себя и перевез в управление. Карапетян к этому времени уже удалился — Занозин послал его к экспертам за заключением по поводу осколка стекла, найденного на месте происшествия.
— У меня времени нет с утра до вечера с тобой валандаться. Или ты вспоминаешь все как было, или тебе выносят обвинение и любой суд посадит тебя за убийство. Думаешь, не посадят? А серьги, приятель?
Это улика!
Коля смотрел затравленно, но не говорил ни слова.
Чем дольше он сидел в камере, тем больше подозревал, что именно он и убил ту женщину в лифте. Ужас состоял в том, что он никак не мог вспомнить, что было накануне среды. И начинало казаться, что как раз в этот-то промежуток времени он натворил бог знает чего — воображение рисовало жуткие картины, в которых убийство женщины выглядело как детские игрушки. А вдруг он кого-нибудь изнасиловал, а вдруг несовершеннолетнюю, распространял наркотики, торговал оружием или подкладывал куда-нибудь взрывчатку? А вдруг он совершил государственную измену? «Эта…Ты свихнулся! — мысленно завопил на самого себя Коля. — Какая государственная измена! Ты ни одной государственной тайны не знаешь! Какие гостайны в твоей подсобке на задах магазина… Как служащие товар приворовывают и выносят через служебный вход? Тоже мне тайна! Это всем известно. Какая к едрене фене тайна?» Государственная измена, решил Коля, отпадала, но все остальное вполне могло быть… Ужасно было то, что он ни хрена не помнил. А вдруг его зомбировали? «Зомбировали, как же! — услышал он голос жены Вальки и увидел ее перекошенное лицо, каким оно бывало в минуты семейных перепалок. — Сам ты себя зомбировал, пропойца несчастный! Каждый выходной себя зомбируешь!»
Хотя представить что-то ужаснее убийства было все-таки трудно. Провалы в памяти после выпивки с ним случались регулярно, но никогда не заканчивалось такими тяжелыми последствиями. Ну, морду набьют за то, что забыл вернуть пятерку, которую занял накануне у собутыльников. Но тут — боже мой, убил и забыл! Ужас от этой мысли парализовал его и лишал способности соображать.
Занозин вынул из ящика стола фотографии убитой Губиной и хряпнул их на стол перед Колюней. Тот опустил глаза и замер в еще большем ужасе.
— Кира Ильинична… — прошептал он.
— Ты что, ее знал? — удивился Занозин.
Почему-то раньше мысль о том, что алкаш мог быть знаком с Губиной, не приходила ему в голову.
В принципе это ничего не меняло, но тем не менее придавало всей истории особый колорит, что ли. Ограбить и убить знакомую психологически гораздо труднее, чем первую встречную бабу на улице. Упившемуся алкашу, которому не хватило на бутылку, скорее всего, без разницы. Но все же…
— Кира Ильинична… Хорошая женщина, пару раз денег мне одалживала, а потом, случалось, забывала.
Давала и никогда проповеди не читала, все понимала.
Она к знакомым часто ходила в нашем подъезде — они где-то на верхних этажах живут. Хорошая женщина. Кира Ильинична… Так это она убита. Так это я…
Щетинин замер в ступоре. Он выглядел совершенно раздавленным.
— Ты встречал ее вечером во вторник? — быстро спросил Занозин и, шокированный, увидел, как Колюня завороженно кивает головой — да, встречал.
«Плохо дело!» — подумал Занозин. Пока его версия о непричастности Щетинина к убийству не получала ни одного подтверждения. Зато подтверждения обратного множились на глазах.
— Где именно? Когда?
— На площадке перед лифтом вроде. Вечером, я тогда, кажется, в магазин шел за бутылкой. Мы еще поздоровались.
— Деньги у нее занял?
— Нет, кажется, тогда не занимал, — проговорил Коля заторможенно, подняв глаза на Занозина. — Уже достал.
— У кого достал?
— Не помню… — Коля мотнул головой после непродолжительного молчания, заполненного тщетными умственными усилиями.
Занозин просто умаялся с ним. Только продвинутся чуть-чуть, сразу опять — «не помню»… Он вздохнул.
— Слушай, — начал втолковывать он Коле. — Тебя сейчас отправят обратно, сиди и вспоминай. Слушай сюда! Уясни, о чем надо вспоминать.
Занозин заговорил медленно, с остановками, проверяя по реакции Коли, доходит до него или нет.
— У кого ты занял деньги на выпивку во вторник.
Раз. В котором часу и где именно ты встретил Киру Губину. Два. С кем ты пил. Три. Все, для начала достаточно. Свободен, то есть возвращайся в камеру.
Когда Колю увели, Занозин устало откинулся на спинку кресла. Он чувствовал себя выжатым лимоном. Пока он не начал работать в милиции, ему в голову не приходило, какой это адский и неприятный труд — задавать вопросы людям и выслушивать их ответы. А ведь бывает еще, что клиент врет как сивый мерин, отпирается вопреки всякой логике, каждый раз талдычит разное… Пожалуй, он даже не назвал бы тогда это трудом. А сейчас он сидел и чувствовал себя после бестолкового разговора сначала с полковником, а потом с этим распадающимся алкашом совершенно разбитым. Надо срочно как-то отвлечься и восстановиться.