— Я и сам многому научился. Лучше скажи, сколько ты с нами пробудешь? Я так и не понял.
— Не знаю, — ответила Эми. Накануне она не думала, что задержится больше, чем на двое суток, но сейчас было ясно, что поживет здесь еще. — У меня осталось четыре дня. — Она отрезала себе путь — теперь ей придется остаться на все это время. — В какой-то момент нам надо начинать думать над осенней программой и над тем, чем мы будем заниматься весной.
— Кто это — мы? — спросила Гвен.
— Генри Кэррол, Томми Сарджент и наш тренер Оливер Янг. На следующую весну мы запланировали турне, и мы хотим снизить цены на билеты. — Снижение цен было особенно важно для Томми. Билеты на большие весенние турне всегда казались несколько дороговаты. Они обычно распродавались, но те, кому особенно хотелось, пойти не могли. — Но это у нас пока что единственная идея.
— Затея хорошая, — одобрил отец.
— Да, но кататься все равно трудно.
Он рассмеялся:
— Не могу с этим не согласиться.
Ей нравилось, что он смеется. Она не видела его таким с прошлдго Рождества.
— Поэтому я и не знаю. Мне в основном нужны идеи, и не обязательно находиться в Денвере, чтобы они появились.
— Оставайся, сколько захочешь, — сказала Гвен, — а пока не поможешь ли занести в дом полотенца — похоже, ночью будет дождь.
Снять полотенца с веревки — это тоже ей вполне по силам, поэтому она весело последовала за Гвен на улицу.
Полотенца все еще были влажными.
— Пока мы были здесь только с твоим отцом, — сказала Гвен, — я развешивала их на ночь перед печкой, но сейчас их слишком много. А что делала твоя мама?
— Не знаю, — призналась Эми. — Но в любом случае это не очень помогало.
По правде говоря, когда бы Эми ни чувствовала запах сырости, он напоминал ей о полотенцах на озере. Она на минуту задумалась. Стирка была ее хобби, ее единственным из домашних навыков. Готовить она не умела, не могла отличить одно чистящее средство от другого, но каждый раз, когда Эми переезжала, она покупала лучшие приспособления для стирки. У нее было пять разной формы портновских гладильных досок, а утюг — немецкий, со специальным приспособлением, позволявшим пропускать пар через изделие. Она смогла бы справиться с влажными полотенцами, даже если их было бы двадцать.
— Может, развесить их в сауне? Там они должны высохнуть, — предложила Эми.
— Отличная мысль. Можно подбросить еще полено, и к утру они высохнут как миленькие.
Неся полные корзины, они встретили шедшую к главному дому Фебу.
— Мы решили развесить полотенца в сауне, — пояснила Гвен. — За ночь они высохнут.
— Пожалуй, да, — сказала Феба. — Хорошая мысль.
Хорошая мысль? Феба только что сказала, что Эми подала хорошую мысль!
«Это стирка, — напомнила себе Эми. — Всего лишь стирка. Разумеется, ты не настолько глупа, чтобы обрадоваться, что сестре понравилась твоя идея».
И потом, Феба не знала, что эту мысль подала Эми, Она, наверное, решила, что это Гвен.
Втроем они развесили полотенца по скамьям, и пока Феба разжигала огонь, Эми понесла пустые корзины назад в главный дом. Поставив их на место — она видела, где взяла их Гвен, — она вышла из дома, и дверь-сетка захлопнулась за ней.
Эми снова пошла по тропинке и услышала шум за «ночлежкой». Она обошла ее, чтобы посмотреть, кто там.
Это был Джек. Он конопатил окно, стоя на середине приставной лестницы. Работал он быстро, держа пистолет со смесью крепко и уверенно. Потом он спрыгнул с лестницы, присел и, подняв голову, принялся заделывать окно снизу.
Эми наблюдала за его работой. Он был так занят своим делом! Могло показаться, что его наняли работать, пока все другие отдыхают.
Закончив обработку нижней части окна, он пробежал пальцами по шву, а потом потер большой палец об остальные. Должно быть, туда попала смесь.
Тут он увидел Эми.
— Материал вроде бы быстро сохнущий, — сказал он, — но лучше бы дождь подождал до полуночи.
— Полотенца унесли, — весело сказала она. — Так что мы, прачки, готовы, — Рад за вас. А теперь посмотри па эту ветку. — Он показал на росшее рядом дерево. — Может, ее спилить?
Эми подняла голову. Она увидела шатер зеленой листвы. Эми предполагала, что листья растут на ветках, и если бы это были шелковые листья, она, возможно, придумала бы, как их погладить, но поскольку они были настоящими, она ничего не могла о них сказать.
— Если ты считаешь, что ее нужно спилить, спили.
— Мне не следует этого делать, не поговорив с твоим отцом.
— Тогда поговори с ним. Пару минут назад он был в доме.
Джек покачал головой:
— Только не теперь. Они с твоим братом что-то там делают. И вероятно, захотят сделать это самостоятельно. Должно быть, у них свой стиль работы.
— Это верно, — согласилась она.
Он сложил лестницу и взял ее.
— А ты чем собираешься заняться?
— Ничем. — Она замолчала. Нет, так нельзя, она наметит себе планы. Даже если они будут незначительными и бессмысленными, они хотя бы будут ее собственными. — Я собираюсь погулять. Если кто-нибудь спросит, где я, скажи им, что я пошла на Край, — Она хотела это сделать с того самого момента, как приехала вчера.
— На Край? Где это?
— На другом конце озера. Хочешь со мной?
Он колебался всего секунду.
— Конечно. Почему нет? Я только уберу лестницу. Я быстро — две секунды. Найти Холли?
— Прекрасная мысль. — Эми смотрела, как он подхватил лестницу, положил ее на плечо и понес к гаражу. Потом она передумала: — Честно говоря, это не очень-то хорошая мысль. Пока мы ее ищем, мы наткнемся на всех остальных, все захотят пойти, но им надо будет взять свитеры, дети попросятся в туалет, а кому-то нужно будет сначала закончить одно маленькое дело, и тогда кто-то еще тоже вспомнит о каком-нибудь деле, и пока все соберутся — стемнеет, и мы не сможем пойти.
Джек вышел из гаража, отряхивая руки:
— Я люблю свою сестру, но не до такой степени.
Он взял лежавшую на крыльце «ночлежки» шерстяную рубашку, коричневую с золотистым оттенком, и они пошли к подъездной дорожке. Джек в последний раз бросил оценивающий взгляд на дерево, нависшее над «ночлежкой».
— Красивая вещь. Она должна тебе идти, — заметила Эми.
Он нацепил рубашку на палец и перебросил через плечо. Услышав слова Эми, повернул голову и посмотрел на рубашку, будто первый раз ее видел.
— Цвет, — продолжала Эми. — Он должен быть тебе к лицу.
Он покачал головой — для него это было китайской грамотой.
