— Все. Я рассказала вам все. — Она повернулась к нему лицом. Оно было спокойным.
— Хорошо, — кивнул он. — Я все понял. Я нашел подтверждение своим мыслям.
— Говорите, каким именно? — потребовала она тоном главнокомандующего своего отдельного мира.
— На долгие годы вы застряли на одной мысли. Вы не позволяли себе затрагивать одну тему. Вы словно впали в оцепенение, которое перешло на ваше тело. Падение на тренировке — результат вашего состояния. От удара произошло смещение позвонков в крестцовом секторе.
— Дальше? Все, что закручено, надо раскрутить в обратную сторону, — просто сказал он.
— Если захотите, — сказал Лекарь.
Она молчала.
Лекарь тоже ничего не говорил, он наклонился и положил еще одно полено к тому, которое уже обуглилось. Через несколько мгновений оно занялось. Лекарь смотрел в огонь, который лизал темные от сажи кирпичи. И казалось, шептал ему: получится… получится… получится…
17
Николай проснулся в горячем поту. Слава Богу, обрадовался он этому обстоятельству. То, что он увидел во сне, испугало его.
Он провел рукой по глазам, медленно открыл их в темноте кабинета. Повернулся на спину, диванная кожа скрипнула. Он спит здесь с тех самых пор, когда их отношения с Надей — это стало ясно обоим — не могут оставаться прежними.
Но от мыслей, которые навалились на него и не были из сна, а из яви, легче не стало.
Что дальше? — в тысячный раз спрашивал он себя. Но что-то будет, причем скоро. Сердце обожгло кровью, в висках застучало. Он читал по взгляду жены — она ждет перемен.
Это началось после того, как Надя провела месяц в частной московской клинике, в которой ею занималось светило из Бурденко. Его рекомендовали Надиному отцу люди, знающие толк в медицине.
— Они сказали, что мне нужно продержаться пять лет, — говорила Надя. — Если будет заметно улучшение, хотя бы несколько раз за это время, то все еще возможно.
Во рту стало горько. Пять лет? Да это полжизни. И что же, все это время они с Надей и детьми не смогут жить, как раньше? Они не поедут на море, на любимый детский курорт в Пярну? А если поедут, то ему придется катить ее в коляске, рядом будут бежать дочери, он станет ловить сочувствующие взгляды окружающих? А как он засунет коляску в машину? Нет, ему придется крепить ее на крыше, на виду у всех…
Не будет компаньона на рыбалке, а там Надя просто необходима! Возмущение поднималось изнутри, очень сильное, какого он не испытывал с самого детства.
Он вспомнил, как Надя, вернувшись из Москвы, рассказывая, кружила по комнате на своем кресле. Наверняка нарочно, чтобы позлить его. Он чувствовал, как сильно бьется сердце. Он уже готов был протянуть руку и схватить за поручень, остановить. Но заставил себя засунуть руки в карманы. Переведя дыхание, спросил:
— Ты что?
— Отрабатываю четкость движений. Тренирую вестибулярный аппарат. Доктор велел.
Надя снова развернулась и покатила к журнальному столику поправить вышитую салфетку, съехавшую на самый край полированной столешницы. Он проследил, как взвилось облачко пыли. Без Нади никто пыль не вытирал.
Она полила цветок с жирными зелеными листьями — дерево счастья. В самом низу, у земли, они пожелтели. Хорошо, подумал Николай, что отвез аквариумы к ее родителям. Иначе рыбки бы сдохли.
Николай следил за ней, но у него было такое ощущение, что она делает это автоматически, она вся еще там, где жила столько дней рядом с надеждой. Вероятно, доктор — виртуоз своего дела, подумал Николай, если внушил Наде веру в возможность успеха. Он кое-что узнал без нее, и ничто не вселяло радости.
— Ты… скучал по мне? — Она внезапно остановила коляску прямо перед ним. Она смотрела на него темными глазами, он видел в них ожидание и опасение.
— Да, — сказал он.
Он на самом деле скучал по ней. Он и сейчас скучает по ней, но другой, по Наде прежней. Сейчас он не видел в ней ничего из того, чем она манила его. У нее нет прежнего тела — высоких бедер, тонкой талии, груди, от которой не мог оторвать взгляд. Он видел перед собой женщину в инвалидной коляске, у которой был другой взгляд, другое тело, другой голос. И губы, полные, будто сильно накрашенные. Он, кажется, ощутил их вкус — химический, жирный вкус помады. Почувствовал, как тошнота поднимается изнутри.
— Ты скучал по мне? — повторила Надя, в ее голосе он услышал насмешку. Николай читал, что у больных людей обостряется интуиция до крайности, их трудно обмануть. Он вздохнул.
Она резко откатилась от него.
— Не надо лгать, Николай. Я все знаю. Я сама себе противна… была. Но доктор работал со мной, учил полюбить себя такой. Знаешь, это правда — насильно мил не будешь, с этим надо смириться.
— Но я… — начал Николай.
— Я не о тебе, я о себе. Я скажу тебе правду. Я не хочу тебя больше. Это ты не будешь мне мил насильно, — заявила она, а он почувствовал, как холодеют руки. — Доктор сказал: спроси себя, нужны ли прежние люди в твоем окружении, когда ты стала другой. Я долго думала, я представляла тебя и себя рядом. Как прежде. Но ты знаешь, мои бедра больше… не важно. Они мои, они есть, но в них нет жизни… для тебя. То, что было во мне женского, больше не дает о себе знать каждый месяц. Ты понимаешь, о чем я говорю? Гормоны молчат. Значит, мне не нужны прежние игры, в которые мы играли с тобой. — Она быстро отвернулась и откатилась к окну. — Я думала о тебе… Я просчитывала варианты, которые могли бы удовлетворить тебя… твою плоть и мою… Но ни тебе, ни мне ни один не подходит. Наши губы годились только для поцелуев. Только, ни для чего больше, — подчеркнула она, а Николай почувствовал, как напряглась его спина. — Ты меня понял, да?
— Но я… Я мог бы…
— Ты же не захочешь стать евнухом, если говорить мягко. Я… — она чуть не задохнулась, — видела возле дивана, на ковре и в ванной… на ковре… светлые пятна. Ты ведь знаешь, да, о чем я?
— Это брызги… от пены для бритья, — бормотал он.
Надя хрипло засмеялась.
— Это не пена, а то, что раньше было бы… моим. В общем, — она отчаянно замотала головой, — только евнухом ты мог бы жить рядом, стать моей… обслугой. — Она усмехнулась. — Сам знаешь, наша с тобой жизнь на девяносто процентов состояла из совпадения в сексе. Все остальное, Николай, у нас разное.
Он с трудом проглотил слюну и прохрипел, будто комок, застрявший в горле, поцарапал гортань:
— Но у нас дети, у нас бизнес.
— Все так, но при новом раскладе меня волнует больше моя собственная жизнь, мое тело и мои мозги. Знаешь, что такое болезнь на самом деле? Это как сход горной лавины. Помнишь, мы чуть не попали под такую раздачу в Сибири? Когда катались на лыжах в Саянах? Теперь меня лавина догнала. Но я не хочу, чтобы она накрыла и тебя тоже. У меня есть план, я тебе расскажу о нем, но не сейчас.
