Однажды я увидела, что верхний ящик комода приоткрыт, а ключ торчит в замке. Я сунула туда нос и увидела… древо. Это была ксерокопия. Я рассмотрела ее и обнаружила, что мои родители — на соседних ветках. — Она усмехнулась. — Они двоюродные брат и сестра.
Надя вдохнула побольше воздуха, Лекарь увидел, как поднялась ее грудь — высоко, тело без его ведома отозвалось. Он поморщился, но снова отметил, что у нее потрясающая фигура.
— Меня затошнило, — услышал он ее голос. — Отец и мать — двоюродные брат и сестра? В тот день у меня была тренировка. Я стояла с рапирой на помосте, готовясь к уколу противника, и внезапно увидела древо. Перед глазами все завертелось…
Я лежала и смотрела в потолок спортивного зала сквозь металлическую сеточку маски. Потолок высокий, как небо, и такой же облачный — от протекающей в дождь и снег крыши.
Я не знала, шевелиться мне или нет. Целы ли руки и ноги. Тогда я не знала, что самое главное — позвоночник. Это вы мне указали на него, я думаю, это верно. Надо мной склонился тренер, снял маску. Запахло доктором, я наконец испугалась.
А что было потом, не помню.
Я вышла из больницы через три недели. Мне сказали, что все в полном порядке, но с фехтованием лучше распроститься. Скорее всего у меня неважно с вестибулярным аппаратом, с координацией движений.
Я кивала, слушая наставления, но понимала — дело в координации кое-чего другого. Я не могла соотнести своих родителей с тем, что узнала, рассмотрев это чертово древо.
Мне стало понятно пристальное внимание дяди Александра, который приезжал из Финляндии. Его чрезмерная заботливость, он, видимо, чувствовал себя виноватым — его затея принесла нам неприятности. Он приглашал меня к себе, чтобы показать лучшим докторам… Это называлось профилактическим осмотром гостей, приезжающих на его базу.
Мне наконец раскрылся смысл давнего разговора между отцом и дядей Александром, который я однажды подслушала. «Сексуальные побуждения, — говорил дядя Александр отцу, — это самый простой и надежный способ почувствовать, что ты жив. Кровосмешение в этом случае — еще один отголосок войны…»
Они говорили на берегу озера, одного из ста восьмидесяти тысяч финских озер, в нем я ловила рыбу. Я впилась глазами в поплавок, который запрыгал. Наконец я вытащу кумжу.
«Человек в экстремальных условиях хочет ощущать себя человеком, — долетело до меня, — главное, что позволяет ему это сделать, — продолжение рода. Это свойство любого живого существа. Даже самый хилый Цветок па каменистой почве жаждет завершить цикл — произвести семя. Пускай тоже хилое, невсхожее». «Но если — двоюродные…» Голос отца сорвался.
Поплавок дергался, мое сердце тоже. Но не от слов, которые для меня ничего не значили. Уже пора, спрашивала я себя? Или еще чуть-чуть? Я дернула что было сил, на крючке висела рыбка!
— Кумжа! — завопила я. — Я поймала кумжу!
Они обернулись, дядя Александр восхищенно снял шляпу. Но, разглядев, что болтается на крючке, надел ее и покачал головой:
— Ошибочка, Надя. Не та рыбка. Это окунь…
Но, как я поняла позднее, ошибочка вышла в другом.
Я не сказала родителям о том, что знаю, я любила их и чувствовала с ними себя защищенной. Я знала: если скажу — защита рухнет. Понимаете, когда что-то неприличное, тайное открывается тому, от кого хотят это скрыть, — это несчастье для всех. Я держала при себе эту тайну, она была только моей.
Но мне больше не хотелось прежней близости с родителями, я радовалась, что должна уехать в Москву. Я решила поступить в университет, чего бы мне это ни стоило.
Я сделала, как говорили, невозможное — без репетиторов, без протекции, без всякой поддержки взяла такую высоту.
Много раз я расспрашивала родителей о прошлом. Они отвечали, но рассказывали только то, что я уже знала — детский дом в конце войны, мальчик и девочка, неразлучные с первого дня. Они выросли и поженились. От их любви родилась я.
Все было бы так же замечательно до конца их дней и моих, иногда с досадой думала я, если бы не дядя Александр. Этот старый господин приехал из Финляндии только потому, что хотел держать перед глазами безупречное генеалогическое древо рода Фоминых. Но ведь в их роду нет ничего выдающегося и никого, зачем ему? Или он надеялся обнаружить нечто, что возвысило бы его в собственных глазах? Уже потом я поняла, что там, где он живет, где вырос, люди ценят обыденное. То, что вы называете быть.
Я училась на ихтиолога, после первого курса дядя Александр пригласил меня приехать к нему поработать. Я занималась мальками кумжи, которую он хотел сделать главной в своем бизнесе.
Под его влиянием я завела в доме три аквариума, которыми без меня занимался отец. Он вообще готов был сделать для меня все, что угодно, это начинало раздражать. Я-то знала почему…
Надя вздохнула.
— Однажды я увидела, как он плачет. Мне стало так страшно, как не было никогда. Даже когда я упала… Мой отец, мужчина, сильнее которого я никогда не видела, плакал. Я едва удержалась, чтобы не кинуться к нему, не сказать, что я все знаю, что не надо больше таиться. К тому времени я уже поняла, что хранить тайну гораздо труднее, чем узнать ее.
Но… я удержалась.
Я училась на третьем курсе, мои сокурсницы одна за другой выходили замуж. Все чаще в голове мелькали слона дяди Александра — помните, я подслушала его разговор с моими родителями? Что секс позволяет человеку ощутить себя живым при самых тяжелых обстоятельствах. Л мои обстоятельства разве не были тяжелыми?
С Николаем Сушниковым, в то время аспирантом-математиком, мы познакомились в гостях, он… если говорить возвышенным языком, взволновал меня. Высокий, сильный, светловолосый и, что удивительно, способный краснеть. Когда он предложил мне выйти за него замуж, а это произошло не сразу, а после того, как я получила диплом, ни минуты не думая, согласилась.
Если бы не перемены начала девяностых, мы не поехали бы сюда. Но мы оказались именно здесь. Я снова таила в себе то, что знала.
Потом появились девочки, родители большую часть времени жили в загородном доме, который успели построить, когда мой отец еще занимал свой пост. Теперь тот дом почти в черте города, туда можно доехать на троллейбусе. Когда девочкам исполнилось три года, я осела в коляске. Родители забрали их к себе.
Первые два года, я думаю, у меня был посттравматический шок, кажется, это называется так. Мир сузился до меня одной, мне никого не хотелось видеть, ни о чем слышать.
Но потом, постепенно, я поняла, что буду жить в том мире, который построю сама. Я стала понемногу его расширять, потом все больше, особенно с помощью Интернета. Постепенно перебралась из своего крошечного мира в огромный виртуальный, где правила не просто широки, они беспредельны.
Вы, Лекарь, поймали меня в тот момент, когда я начинала думать, что для меня вообще их нет, никаких правил. Я могу делать все, что хочу.
