— Нервничаете, мамаша? — спросил Фрэнк и нежно рассмеялся.
Она кивнула.
— Трясусь от страха. — И тут же вспыхнула, представив, как смешно это должно звучать для него. — А чего волноваться: маленький школьный зал и совсем немного публики. — Она не знала, кому это говорит, Фрэнку или себе.
— Да, но на сцене будет твой сын. — Фрэнк взял ее за руку и, прищурившись, тепло посмотрел в глаза. — Он справится.
Тот факт, что Фрэнк смог понять ее переживания, а не высмеял их, невероятно успокоил ее.
— Ты правда так думаешь? — Она отчаянно хотела, чтобы Тейлор не ударил лицом в грязь. Это так много для него значило и он так старался последние недели!
Фрэнк подумал, что она сама должна знать.
— Ты же слышала его игру.
— Да, но он играл для тебя, — напомнила она. На мгновение она позволила себе абсолютную откровенность, позабыв о защитных барьерах. — Мне кажется, для тебя он сделает все что угодно.
Фрэнк отмахнулся, но она видела, как тронули его эти слова.
— Я уверен, что он достаточно подготовлен, чтобы справиться, и таланта у него тоже достаточно.
Ставен все вертелся, будто у него между лопатками уже ползала сотня муравьев. Наконец он бросился к матери.
— А почему я должен идти в этом? — Вопрос прозвучал почти враждебно и сопровождался яростным дерганьем галстука.
Она поправила галстук и выровняла узел.
— Мы все одеваемся по-праздничному, мой сладкий.
Донна украдкой глянула на Фрэнка. Вот уж это точно. Она впервые видела его в пиджаке и галстуке и с трудом скрывала восхищение. В приличной одежде он выглядел еще лучше, чем в джинсах.
Ну и дура, дивилась она себе, пытаясь удержать чувство, набирающее силу горного обвала. Любая другая женщина пошла бы на убийство, чтобы заполучить такого красавца хоть на какое-то время.
Но она не другая женщина. Она — это она, Донна Маккалоу, и она знает пределы своих возможностей.
И свои ночные кошмары.
— Тейлор оделся совсем не по-праздничному, — возразил Стивен. Он отодвинулся, но уже не трогал туговато затянутый галстук.
Она подумала о джинсовой куртке, которую раскопала в шкафу.
— Тейлор выступает на сцене. — Потом громче: — Тейлор, нам лучше поспешить, а то мы опоздаем на концерт.
Ответа не последовало. Минуту спустя вышел Тейлор, нервно сжимающий в руках гитару. Куртки на нем не было, рубашка оставалась лишь до половины застегнутой.
— Видишь? Он не одет! — обрадовался подтверждению своих слов Стивен.
Лицо Тейлора было бледным, как ванильное мороженое.
— Я не еду.
— Что? — Вопрос сорвался с губ Донны без участия ее воли.
Тейлор проглотил стоящие в горле слезы. Он чувствовал их вкус.
— С самого начала это была идиотская затея. Я не еду. — Гитара выпала из его потной руки. Он вперил в нее обвиняющий взгляд, потом развернулся и выбежал из комнаты.
Донна и Лиза обменялись взглядами.
— И что же теперь? — прошептала Донна.
— Страх перед сценой. — Фрэнк подошел и поднял гитару.
Если Тейлор так боится, лучше поставить на этом крест. Она не хочет подвергать сына такому испытанию.
— Наверное, нам лучше не принуждать его. — Она не заметила, что этим «мы« бессознательно включила Фрэнка в число принимающих решение.
Но он медленно покачал головой, оставляя за собой право принять собственное решение.
— Есть время, когда можно остановиться, и есть время, когда можно только идти вперед. — Он многозначительно посмотрел на Донну. — Если Тейлор сейчас останется дома, он не научится этому и когда вырастет.
Фрэнк вышел из комнаты, а Донна осталась ждать, затаив дыхание. Она могла поклясться — по крайней мере в этот момент, — что он говорил ей о ней, а не о Тейлоре.
Фрэнк легонько постучал в дверной косяк, поскольку дверь была открыта, и вошел в маленькую спальню. Тейлор сидел на столе, подперев голову кулаками. Вид у него был совершенно несчастный.
— Эй, Тейлор!
— Сам ты «эй», — пробормотал Тейлор и исподлобья взглянул Фрэнку в лицо. — Разочаровался во мне? — Он искренне ожидал услышать в ответ «да».
— Нет. — В голосе Фрэнка не было и тени сомнения. — Просто жаль, что весь труд твоих последних недель пойдет насмарку. — Он положил гитару, взял оранжевый мячик и небрежно бросил его в кольцо, укрепленное на стенке шкафа. — Ну, может быть, чуть-чуть разочарован из-за того, что никто, кроме нас, не услышит, сколь многого ты достиг. — Он нагнулся за мячиком и снова бросил его, на этот раз из дальнего конца комнаты.
— Я достиг немногого.
Фрэнк поднял поролоновый мячик и подал Тейлору.
— Я думаю иначе.
Тейлор нахмурился. Он прицелился и метнул. Мячик попрыгал в красном ободе и провалился в кольцо.
— Ты просто должен так говорить.
— Я ничего не должен.
Ровный, спокойный тон заставил Тейлора взглянуть на Фрэнка. Страх выплеснулся наружу.
— А вдруг я опозорюсь?
— Не опозоришься. — Фрэнк говорил твердо и уверенно. — Если ударишь не по той струне, просто продолжай играть. Никто в зале и не заметит. — Он отбросил мячик в сторону и повернулся к Тейлору. — А вот что они действительно заметят, так это если ты остановишься. Или вообще не выйдешь.
Фрэнк положил руки Тейлору на плечи и посмотрел ему прямо в глаза.
— Тейлор, все волнуются, когда надо выходить на публику.
Тейлор не поверил.
— И ты?
Фрэнк рассмеялся, мотая головой, вспомнив свой первый выход. И второй. Он их очень хорошо помнил.
— И я. И еще как!
У Тейлора округлились глаза и раскрылся рот.
— Врешь!
— Послушай меня, Тейлор. — Фрэнк наклонил голову к мальчику. — Нервы — хорошая штука. Они не позволяют расслабляться. У величайших в мире исполнителей тоже есть страх перед сценой. Некоторые испытывают его все время, другие — периодически, но никто, никто, не обладает полным иммунитетом.
— У меня этот страх перед сценой уже в кишках. — Тейлор взялся рукой за живот. Его поташнивало. — Почему же они выходят на сцену?
Одна из великих загадок жизни, подумал Фрэнк, искренне заинтересовавшись вопросом.
— Потому что не могут жить без сцены. — В его случае было именно так. — Сцена для них важнее, чем спокойные нервы.
Он нежно обнял мальчика за шею и стащил с насеста.
— Есть что-то у них в крови, что заставляет делать это. — Фрэнк заглянул в невинное мальчишеское лицо и увидел там едва различимое сходство с самим собой в прошлом. — Не у всех есть призвание, Тейлор. Некоторые люди плывут по поверхности безо всякой цели. Любовь к сцене — это цель. Любовь к чему бы то ни было — цель. Нельзя сдаваться только потому, что тебе трудно или страшно. Потом ты сам будешь жалеть, что не отважился на попытку, и уже не сможешь уважать себя по-настоящему.
