— Я могу сказать, к кому надо обратиться…
— Никогда в жизни, ни за что, слышишь? Никогда, никогда не рассказывай мне про своих товарищей.
— Почему? Кто догадается, что ты можешь пойти к ним?
— Нет, меня могут допрашивать, а если я ничего не знаю, значит и рассказать ничего не смогу.
— В любом случае существует много различных политических организаций. Если найдешь какую-нибудь подходящую, присоединяйся к ним, даже если они по большей части просто языком треплют.
— Я в этом не разбираюсь…
— У тебя нет близких друзей?., хороших друзей?
— У меня есть глупые подружки, такие же, как и я, с ними можно посплетничать и посмеяться, вот и все.
Но как только разговор заходит о чем-то серьезном… мы уже видеть друг друга не можем. Ведь я говорил тебе, что это такое; ты видишь свое отражение в других и бежишь в испуге. Мы грыземся как собаки, ты не представляешь.
— Когда ты выйдешь, многое может измениться.
— Нет, они никогда не изменятся…
— Ладно тебе, не плачь… Ну не надо… Я уже наслушался, как ты плачешь… Ты, конечно, тоже был вынужден терпеть мои сопли… Но хватит уже. Господи… ты… я из-за тебя начинаю нервничать.
— Ничего не могу с собой поделать… Знаешь, мне всегда так… не везет…
— О, уже свет потушили…
— Конечно, а ты как думал? Уже полдевятого. Ну и хорошо, так ты не увидишь моего лица.
— А с этим фильмом время пролетело так быстро, Молина.
— Вряд ли я смогу сегодня спать.
— Послушай, думаю, у меня получится тебе чем-нибудь помочь. Давай все обсудим. Сначала тебе надо подумать о том, чтобы попасть в какую-нибудь организацию, чтобы не быть все время одному. Так тебе будет легче.
— В какую организацию? Я говорю, что ни черта не смыслю в этом, к тому же не верю во все эти вещи.
— Тогда нечего жаловаться.
— Давай… на этом остановимся…
— Да ладно… не будь таким, Молина.
— Нет… не трогай меня…
— Я что, уже и по плечу не могу тебя похлопать?
— От этого мне еще хуже…
— Почему?.. Ну же, скажи что-нибудь. Мы должны быть откровенны друг с другом. Правда, Молина, я хочу тебе помочь, скажи, в чем дело.
— Я хочу просто умереть. Вот и все.
— Не говори так. Подумай, каково будет твоей матери, друзьям, мне.
— Тебе? Тебе и дела нет…
— Что значит дела нет?! Ну ты и сказал…
— Я устал, Валентин. Устал от этой постоянной боли. Ты не представляешь, как мне больно.
— Где больно?
— В груди, в горле… Почему тоска всегда гложет именно там?
— Это правда…
— Ну вот… из-за тебя я перестал плакать, даже плакать уже не могу. А так еще хуже, этот комок в горле, он так давит, так давит…
— …
— …
— Тебе больно? Я имею в виду этот комок?
— Да.
— …
— …
— Вот здесь? — Да.
— Давай я помассирую.
— Да.
— Здесь?
— Да.
— Так лучше?
— Да… лучше.
— Мне тоже лучше.
— Правда?
— Угу… Это успокаивает…
— Почему успокаивает, Валентин?
— Потому что… не знаю.
— Но почему?
— Может, потому, что я не думаю о себе…
— Ты очень добр ко мне, Валентин.
— Может, потому, что чувствую, что нужен тебе и могу что-то для тебя сделать.
— Вечно ты ищешь всему объяснение, Валентин… Ты безумец…
— Я не привык мириться с обстоятельствами… Мне интересно, что почему происходит…
— Валентин… Можно я тоже к тебе прикоснусь?
— Да.
— Я хочу дотронуться до твоей родинки… над бровью.
— …
— А так можно я прикоснусь?
— …
— А так?
— Тебе не противно, когда я тебя ласкаю?
— Нет…
— Ты добр ко мне…
— …
— Правда, очень…
— Нет, это ты обо мне заботишься.
— Валентин… Если хочешь, можешь сделать со мной что пожелаешь… потому что мне этого хочется.
— …
— Если я тебе не противен.
— Не говори так. Лучше помолчи.
— Я подвинусь к стене.
— …
— Я ничего не вижу, совершенно… здесь так темно.
— …
— Медленнее…
— …
— Нет, так больно.
— …
— Подожди… нет, лучше так, давай я подниму ноги.
— …
— Медленнее… пожалуйста…
— Да, вот так…
— …
— Спасибо… спасибо…
— А ты…
— Нет, ты… Так ты будешь передо мной, хоть я и не вижу тебя в темноте. Погоди, так больно…
— …
— Да, да… вот так хорошо, Валентин. Не больно.
— Так лучше?
— Да.
— …
— А тебе, Валентин?.. Скажи…
— Не знаю, не спрашивай… Я ничего не знаю.
— Как хорошо…
— Помолчи, Молина… немного.
— Просто я… У меня такие странные ощущения…
— …
— Представляешь, я подношу руку ко лбу, чтобы нащупать родинку.
— Какую родинку?.. Она ведь у меня, а не у тебя.
— Я знаю. Но я пытался нащупать родинку, которой… у меня нет.
— …
— Она тебе очень идет, жалко… что я тебя не вижу.
— …
— Тебе хорошо, Валентин?
— Тише… Не говори ничего.
— …
— …
— Знаешь, что я еще почувствовал, Валентин? На какую-то секунду.
— Что? Да говори, только… не двигайся…
— На секунду мне показалось, что меня здесь нет… ни здесь, ни где-либо еще…
— …
— Будто меня вообще нет… Будто ты здесь один.
— …
— Или будто я — это больше не я. Словно теперь я… стал тобой.
