Они, видимо, искали чуть ли не целого чулана или потайной двери, или по крайней мере люка, как будто спрятанные письма не могли поместиться в хитро устроенных, скрытых отделениях, так называемых "boites aux poisons" {}, небольшого шкафика итальянской работЯщик для ядов (фр.). ы, который стоял в углу комнаты.
Офицер почти не обратил внимания на этот шкафик, небрежно высыпав на пол какие-то безделушки из его ящиков.
Никита Федерович видел, как он откладывал в сторону всякую попадавшуюся ему под руку бумажку. Тут попались и первые опыты Миши в письме, и счет на количество волосяных изделий, исполненных Вартотом, и пригласительные билеты на маскарады. Следя за всем этим, князь Никита вдруг с улыбкой вспомнил, что никогда не писал жене писем, так как ни разу не расставался с нею со времени их свадьбы.
Осмотр кабинета прошел благополучно.
— Теперь извольте провести меня в вашу комнату, — обратился офицер к Волконскому.
Сердце князя Никиты сжалось.
Аграфена Петровна остановилась среди гостиной, подняв голову и держа по-прежнему за спиною руки.
Мимо нее прошли офицер, прятавший захваченные им бумаги в сумку, и Никита Федорович, который вел его к себе.
"Все кончено!" — мелькнуло у княгини.
Офицер торопливыми шагами поднялся в комнату князя Никиты, прямо подошел к его бюро и принялся копаться в его бумагах. Он выбрал все письма. Тут были письма Черемзина, Петра Михайловича Бестужева, ничего, впрочем, в себе не заключавшие.
Наконец офицер подошел к столу и взялся за его ящик.
"И не могла она засунуть хоть за книги… нужно же было класть в стол!" — подумал князь Никита и закрыл глаза, чтобы не видеть того, что случится сейчас, однако не утерпел и снова открыл их.
Офицер так же спокойно и равнодушно, как брал счета и Мишины опыты пера, взял все находившиеся в столе бумаги и спрятал их в свою сумку.
"Если бы он знал, что попалось ему, то не был бы так равнодушен", — опять подумал князь Никита.
Перерыв всю комнату Волконского и довольно небрежно осмотрев остальные, офицер ушел, оставив караул у выходных дверей.
Князь Никита по уходе офицера миновал ободранный кабинет жены и вошел к ней в спальню.
Аграфена Петровна была тут. Она сидела, опустив голову, и, казалось, ни о чем не думала.
— Письма взяты? — отрывисто спросила она. Никита Федорович махнул рукою.
Они оба находились еще под влиянием поразившего их неожиданного переполоха, и беспокойство, и тревога были еще на той высшей точке, когда они до того сильны, что человек не ощущает их. Так, говорят, у физической боли бывают минуты, что она становится неощутимою.
— Хорошо, что у тебя ничего не нашли, а все у меня! — сказал Никита Федорович. — Это многому может помочь.
Аграфена Петровна не ответила.
— Я принесу тебе успокоительных капель, — проговорил князь опять и подошел к двери.
В кабинете Аграфены Петровны стоял Лаврентий.
— Тебе чего? — спросил его Волконский, видя, что старик смутился при его появлении.
— Да, вот, князинька, я видел, как княгиня, Аграфена Петровна, положила вам в стол бумаги свои, — да и догадался, что там их найти могут. Ну, я и поспешил вынуть их и к себе спрятал. А у меня не нашли бы их! — И он вынул из заднего кармана пачку писем, во всей их неприкосновенности.
Никита Федерович вспомнил, что в столе его лежали разные рецепты, и что офицер унес из этого стола эти рецепты, а не письма. И вдруг ему стало так смешно, что он не мог удержать свой нервный, бессознательный хохот; трясясь от него всем телом, он вбежал снова к жене и, кинув на столик пред нею письма и едва проговорив: "Все целы!" — продолжал смеяться неудержимо, заразительно.
Аграфена Петровна несколько раз перевела глаза то на него, то на лежавшие на столе письма и вдруг, точно заразившись смехом мужа, начала тоже смеяться истерично, болезненно.
Но вскоре этот смех перешел в сухие, тяжелые, икающие рыдания.
Князь Никита уложил жену в постель, дал капель, воды, забывая всякое остальное беспокойство и думая об одной лишь Аграфене Петровне.
Она оправилась и успокоилась только к вечеру.
Никита Федорович сидел возле нее до тех пор, пока она заснула, вернее — забылась, и лишь тогда, по неотвязчивому настоянию Розы, пришедшей сменить его, ушел к себе.
Лаврентий ждал его здесь с какими-то кушаньями, и Волконский только теперь вспомнил, что ничего еще не ел с утра; но ему не хотелось есть, он отослал Лаврентия и остался один.
Князь Никита снова провел бессоную ночь, в течение которой или сидел у своего стола, опустив по привычке голову на руки, или ходил потихоньку в спальню жены, шагая через ободранные и валявшиеся на полу в кабинете ковер и раскрашенное полотно. Аграфена Петровна несколько раз открывала глаза, и муж давал ей капли. Среди ночи он застал у двери матери Мишу, босиком, в одной рубашке, и прогнал его спать. Он становился также пред образом и читал молитвы за свою Аграфену Петровну.
"Господи, что они сделали с Девьером, и что они сделают с нею?! Господи, лишь бы ее не тронули!" — мысленно обращался он к Богу и снова молился.
Наконец он к утру обессилел и прилег на кушетку.
Едва князь закрыл глаза, как в его ушах раздались было снова барабанный бой и гудение толпы, но тяжелый, хотя спасительный сон, как свинцом, задавил его.
Долго ли пролежал так князь Никита — он не мог дать себе отчета. Он проснулся как будто от напекшего его голову солнца, так она была горяча у него; но солнце на самом деле не пекло. Окна были завешаны, совсем как во время его болезни. Вероятно, Лаврентий сделал это. Князь Никита встал, вспоминая, что было вчера. Голову его начинали уже жать мягкие тиски, и он ощущал в ней ту самую боль, которая повторялась у него обыкновенно прежде только весною.
"А, может быть, в_с_е э_т_о был только сон и ничего этого не происходило?" — подумал Никита Федорович и пошел вниз.
Но страшный хаос, царивший в кабинете Аграфены Петровны, свидетельствовал о том, что все, что вспомнил Никита Федорович, произошло наяву и не было сновидением.
Аграфена Петровна лежала в постели с закинутыми за голову руками и большими, совсем сухими глазами смотрела пред собою. Роза, свернувшись на кресле, спала, свесив голову.
— Я уже давно очнулась, — проговорила Аграфена Петровна навстречу мужу, — да жаль было будить ее, — и она показала на Розу. — Который теперь час?
Князь Никита пошел узнать. Был уже второй час дня. Волконский разбудил Розу и остался с женою.
Караульные никого не выпускали из дома. Готовить пришлось из тех запасов, которые имелись в кладовых.
Аграфена Петровна велела принести кофе и заставила мужа тоже выпить с нею.
