Бредунов подскочил к одной из сестер, подхватил за талию и закружил по палате, громко напевая, и гитарист тут же подхватил мелодию:
Моя любовь не струйка дыма,
Что тает вдруг в сиянье дня,
Но вы прошли с улыбкой мимо
И не заметили меня!
И вся палата снова дружно подхватила:
Вам возвращая ваш портрет,
Я о любви вас не молю,
В моем письме упрека нет,
Я вас по-прежнему люблю!
Медсестра наконец вырвалась из объятий Бредунова, оправила халат, топнула ножкой. Лицо ее раскраснелось и стало еще привлекательнее, круглые серые глаза сверкали:
— Я коменданту пожалуюсь! Немедленно прекратите!
— Галочка, миленькая, разве можно прекратить радоваться жизни!
— Это хулиганство, больной! Это нарушение госпитального режима!
Вторая медсестра, темненькая, с черными испуганными глазами, стояла у дверей, лукаво улыбаясь, и теребила белый поясок халата.
Савелий Цукерман быстро налил в стакан самогону, подскакал на одной ноге к Гале, протянул стакан:
— Богиня! Глоток нектара! За победу!
— Ого, Абраша… да ты гусар… — изумленно протянул Бредунов.
— Слушай, Ванек, с мордой, что пенек, еще раз назовешь меня чужим именем, получишь в морду, — обернувшись к Бредунову, тихо проговорил Савелий и снова повернулся к медсестре. — Галя, не сердитесь! Ведь благодаря вашим заботам и стараниям мы такие веселые! И скоро уйдем на фронт!
И у Гали не было сил отказаться. Она взяла стакан, оглянулась на подругу. Тут верх сообразительности проявил Бредунов — он кинулся к тумбочке, налил второй стакан и бросился к другой медсестре:
— Красавица, как вас величать прикажете?
— Ну, Света, ну и что? Мы на работе не выпиваем. — Девушка по-прежнему улыбалась.
— Светлана, жар сердца моего! У нас праздник! У нашего сокамерника сегодня именины! — Бредунов обернулся к Цукерману, прошипел: — Как тебя?
— Савелий… — прошипел в ответ Цукерман.
— Отмечаем день Савелия! Саввы! Светочка! Галочка! Женщина не может испортить праздник! Женщина может его только украсить!
Савелий проскакал к тумбочке-самобранке, схватил два румяных яблока и протянул медсестрам.
— Так у вас день рождения, что ли? — спросила Светлана, сверкая черными лукавыми глазами.
— Наконец достиг совершеннолетия и могу жениться! — улыбался в ответ Савелий.
— Тогда с днем рождения вас, Савелий. — Светлана и Галя выпили самогон не поморщившись, с хрустом надкусили яблоки, щеки у них раскраснелись еще больше, засияли ярче глаза.
— Ну, Савелий, ну, пройдоха… — покачал головой Бредунов. — Чует сердце — наломаем мы с тобой дров на любовном фронте.
В это время в палату заглянула пожилая санитарка, глаза у нее были разъяренными:
— Девки, вы с ума посходили! Майор помирает! Пал Палыч орет, как припадочный!
Медсестер как ветром сдуло. В палате стало тихо.
— Вот так, ребята, — вздохнул раненый с загипсованными ногами и отложил гитару. — Так оно всегда — где жизнь, тут она рядышком и смерть…
— Что за майор-то? — спросил Савелий.
— Танкист. Командир полка. Восемь ранений и обгорел весь. В бою шесть танков лично сжег, — сказал другой раненый. — Говорят, к Герою представили…
Савелий проснулся ночью от негромкого шороха. Раненые спали, и один тихо стонал во сне. Савелий присмотрелся и увидел, как между кроватями к двери осторожно движется фигура Бредунова.
— Ты куда? — шепотом задал глупый вопрос Савелий и получил такой же ответ:
— На кудыкины горы чертей ловить… — Бредунов обернулся в дверях, прошептал: — Хочешь, давай на пару?
Савелий Цукерман секунду раздумывал, потом откинул одеяло, схватил фланелевые пижамные брюки, согнувшись в три погибели, принялся натягивать штанину на загипсованную ногу…
Светлана сидела у постели тяжелораненого. Светил подслеповатый ночничок, на коленях девушки лежала раскрытая книга. Она дремала, уронив голову на грудь, чуть откинувшись на спинку стула. Раненый лежал под капельницей, забинтованный как кокон, даже лица не видно — одни глаза да щель вместо рта. От обеих рук тянулись резиновые трубки к банкам с цветными растворами, укрепленными на высоких штативах. Палата была маленькая, на двоих, но лежал в ней только один человек. Командир танкового полка.
Стараясь ступать потише, Савелий вошел в палату, медленно приблизился к спящей. Девушка очнулась, испуганно посмотрела на него. Он прижал к губам палец, улыбнулся. Она осуждающе покачала головой, но прогонять не стала.
Савелий взял другой стул, осторожно поставил рядом, сел, отставив в сторону несгибающуюся загипсованную ногу. Спросил шепотом:
— Это тот самый?
— Какой тот самый? — так же шепотом переспросила Светлана.
— Ну, танкист… Герой Советского Союза?
— Он еще не Герой… его только представили… Представляешь, его танки пошли в атаку, попали под немецкую батарею и повернули назад, — начала горячим шепотом рассказывать девушка. — Так он сел в командирский танк, поднял красное знамя и пошел им навстречу… И остановил их. И снова повел в атаку. А тут немецкие танки вышли. И начался встречный бой… Так он в этом бою шесть немецких танков подбил, представляешь? И немцы назад повернули. А его полк — за ними! Всех уничтожили, представляешь? И батарею артиллерийскую с землей сровняли. И фронт прорвали…
Савелий смотрел на наглухо забинтованное тело человека, судорожно пытаясь проглотить комок в горле. Капельки воздуха медленно пробирались по резиновым трубочкам — майор был еще жив.
— Какие люди воюют… представляешь? — Светлана наклонилась к самому лицу Савелия, и книга, лежавшая у нее на коленях, соскользнула на пол, захлопнулась. Большими кроваво-красными буквами на ней было написано: «Как закалялась сталь».
Савелий перевел взгляд на книгу и все молчал.
— Тебя в армию сразу после школы забрали? — тихонько спросила Светлана.
— Почему забрали? — наконец очнулся Савелий. — Я сам пошел.
— Добровольцем?
— Ну да…
— Молодец, — улыбнулась Светлана. — Ты знаешь, о чем я все время думаю? Если человек таким героем в бою оказался, значит, он всегда героем был, правда? Только он жил среди нас, а мы не замечали, что он герой.
— Не знаю…
— Но ведь если человек не герой, он не может вдруг в одну секунду стать героем? — Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых застыл мучительный вопрос.
— Не знаю… — повторил Савелий, все так же глядя на забинтованного танкиста, потом с трудом оторвал взгляд, посмотрел на Светлану. — Слушай, чем твоя голова забита, а? Такая красивая, молодая девушка… Тебе о любви мечтать надо, стихи читать…
