Книга Живущий - Анна Старобинец

Во второй раз это был энтомолог.

Прошло уже полгода с тех пор, как Лис привел меня в Спецкорпус к неподвижному телу Крэкера и сам там чуть не загнулся. Мне тогда пришлось подняться к охраннику, чтобы тот вызвал врача; Лисенка с трудом откачали. Очнувшись, он не смог объяснить, как и зачем оказался на этаже черносписочников. Он удивленно и злобно таращился на меня и облизывал грязные губы. Камеры наблюдения тоже не помогли: спонтанный сбой записи. Единственный свидетель, охранник, подтвердил, что Лис пришел добровольно и очень настаивал на визите к «больному другу». Ему поставили диагноз «переутомление». Его песенка на фрик-тьюбе стала хитом.

Здоровье его скоро наладилось, и лишь однажды, спустя месяц после инцидента в Спецкорпусе, с Лисенком случился еще один маленький приступ. Его нашли без сознания на Доступной Террасе.

А я в тот же день тоже нашел кое-что там, на террасе. В коробке с бумажным мусором — я просил всех кидать туда ненужную целлюлозу: обертки, использованные салфетки, фантики или неудачные черновики писем для «Ренессанса» — на корм для термита…. Вечером того дня, когда Лисенок хлопнулся в обморок, я выудил из коробки сложенный втрое листок с двумя кособокими, неровными, полными трясущихся неуверенных линий рисунками. Под одним содрогающимся почерком человека, у которого не инсталлированы «Веселые пальчики», было выведено карандашом: «схемакакизвлечьцеребронизболтун». Под вторым: «схемакакустановитьцеребронназеро».

Я испугался. Я злился на Крэкера. Я его ненавидел. Бешеный риск. Подвергать риску меня. Подвергать Лисенка. Я обливался густым, как прогоркшее масло, и теплым потом, таким пахучим, что мне казалось: меня поймают, разоблачат и посадят в Спецкорпус, не разбираясь. Из— за одного только этого запаха любопытства и страха.

Я решил, что немедленно, сию же минуту скормлю рисунки термиту. Вместо этого я засунул их себе под одежду. Потом вернул обратно в коробку.

Коробка с бумажным кормом — типичный тайник в духе Крэкера: «прячь у всех на виду». Это было опасно и все же куда безопаснее, чем носить рисунки с собой.

Меня не поймали. То ли камера наблюдения в тот день опять «дала сбой», то ли лисьи каракули не показались подозрительными тому, кто обрабатывал данные.

…Прошло полгода с тех пор, как Лис привел меня к неподвижному Крэкеру. За эти полгода Лис так ничего не вспомнил. За эти полгода я ни разу не приходил в Спецкорпус навестить Крэкера. За эти полгода я запомнил в мельчайших деталях обе корявые схемы и скормил рисунок термиту.

Прошло полгода, и ко мне подошел энтомолог:

— Смерти нет. Друг. Надо поговорить. Иди за ним. Молча.

Энтомолог оказался куда более выносливым медиумом, чем Лисенок, и более одаренным: он озвучивал для меня Крэкера целый час, иногда даже с выражением и жестикуляцией, но в обморок не упал — разве что слегка побледнел и то и дело пытался зевнуть, — и ушел с этажа черносписочников самостоятельно. Он, правда, оказался и не таким по— норным, как Лис. В середине «сеанса» даже умудрился вытолкнуть из себя Крэкера, но ненадолго, он только успел спросить «Что такое?..» и снова провалился в беспамятство.

— Его ячейка сопротивляется, — процедил энтомолог, ткнув себя пальцем в лоб. — Хорошая система защиты. Но все равно с ним приятно работать. У него больше функций, чем у этого дебила Лисенка. Много слоев. Много возможностей. Я заставлю его помогать.

Словно не соглашаясь с озвученным, энтомолог презрительно скривил губы. В его глазах была скука. Он широко и криво распахнул рот и попытался зевнуть, но не смог.

Сын Мясника смотрел на нас из своей камеры недобро и пристально. Он больше не сосал соску, не падал, не щурился на свет и не плакал. Он наблюдал. Его лицо было толстощеким и гладким, а глаза очень старыми.

В тот раз, под исправительным светом, под внимательным взглядом Сына, бескровными губами энтомолога, его перекошенным ртом, мой друг Крэкер изложил мне свой план.