Книга Гобелен - Кайли Фицпатрик

Карл не оставил номера телефона, пообещав позвонить ближе к тому моменту, когда он соберется во Францию.

Покончив с делами, Мадлен почувствовала, что ее тянет взять в руки дневник. По мере того как его откровения становились более интригующими, Мадлен все глубже погружалась в состояние предвкушения и все сильнее хотела читать дальше.

10 августа 1064 года

На рынке твердят, что король безумен, хотя многие утверждают, будто он обезумел еще десять лет назад, когда приказал эрлу Годвину поднять своего брата Альфреда из мертвых. Но теперь король уже много дней не покидает своих покоев и плачет во сне. Целитель из Персии говорит, что у него не осталось воли к жизни. Король уже дважды отсутствовал на совете старейшин, епископов, эрлов и аристократов, где обсуждались вопросы управления государством.

Уже ни для кого не является секретом тот факт, что совет старейшин был прерван из-за споров, поскольку Гарольд в ярости выскочил из Большого зала и отвесил затрещину мальчишке-конюху, который замешкался, выводя во двор его жеребца. Гарольд галопом ускакал из дворца без своей стражи, а женщины в башне бросились к западному окну, чтобы посмотреть, как его жеребец поднимает пыль на Бристольской дороге.

После шахматной партии в покоях Эдуарда королева Эдита стала открыто говорить с Изабель в моем присутствии. Именно от нее я и услышала рассказ о том совете.

Гарольд поспорил с Тостигом по поводу управления Нортумбрией, эрлом которой он является. Все чаще Эдуард призывает Тостига в свои покои, и любовь короля к младшему брату королевы Эдиты ни для кого не является секретом. Но в отсутствие Тостига в северном графстве вновь воцарились беззаконие и коррупция. Как и ее муж, Эдита высоко ценит Тостига, и он стал эрлом благодаря ее усилиям. Перед встречей старейшин в Вестминстере стало известно об убийстве в Нортумбрии аристократов Гэмела и Ульфа, и главы кланов обвинили в этом сторонников Тостига. Оба убитых являлись приверженцами Госпатрика[28], которого многие жители Нортумбрии считают своим истинным эрлом. Сейчас главы кланов нападают на путешественников и берут с них выкуп, а представители церкви требуют снижения налогов. Гарольд стал спрашивать об этом Тостига, требуя, чтобы брат вернулся в Нортумбрию и разрешил конфликт. Однако Тостиг такой же волевой и упрямый, как Гарольд, и не выносит давления. Он спокойно ответил, что северное графство находится под его управлением и он отвечает только перед своим королем, а потом заявил, что его брат сам является сторонником Госпатрика. После этого объятый яростью Гарольд покинул совет и дворец.

В Нортумбрии живут разные народы — датчане и англы, и, хотя Тостиг говорит на языке своей матери-датчанки, в глазах аристократии Нортумбрии он остается западным саксом. Кровная месть на севере началась с тех пор, как между племенами стали заключаться смешанные браки, но до сих пор под управлением Тостига серьезных неприятностей не возникало.

С того дня Гарольда никто не видел, хотя перед днем летнего солнцестояния он послал за королевской стражей. Среди них был и мой муж. Король отказался двинуться севернее Шропшира, и теперь хускерлы рады, что у них появился повод отправиться за границу. Покидая дворец вместе с пятьюдесятью другими всадниками, Джон не знал, куда и зачем они направляются. Кое-кто утверждал, будто они едут на охоту во Фландрию, другие говорили, что Гарольд хочет навестить своих союзников на континенте, чтобы выяснить, кто готов поддержать его в качестве короля саксов. Однако слухам верить не следует, и правду мы узнаем только после их возвращения.

14 августа 1064 года

Теперь Мэри знает о моих упражнениях, поскольку, как и я, часто не спит по ночам, слушая храп братьев. Она будет надежно хранить мою тайну, поскольку сама хочет научиться грамоте. Мэри работает по субботам, моет пол у кожевника за полпенни и приносит мне оттуда обрывки шкур, которые я отмачиваю в кипящей воде, отскребаю старым хлебным ножом, а потом сильно растягиваю. Получается грубый материал для письма. У меня нет времени и инструментов, чтобы сделать пергамент высокого качества, к тому же мне приходится сшивать отдельные кусочки шкур, поскольку они бывают совсем маленькими.

На Мэри положил глаз Эд, сын каменщика. Эду шестнадцать, но он уже выше ростом, чем его отец. Он симпатичный юноша, улыбка которого становится нежной, когда он смотрит на мою дочь. Однако я не позволю ей выйти замуж до тех пор, пока ей не исполнится пятнадцать. К тому же я не могу без нее обходиться, хотя она и говорит о том, что надо найти дополнительную работу и зарабатывать побольше.

Среди женщин моего сословия есть не только прядильщицы и кухарки, но и представительницы профессий, которыми обычно занимаются мужчины. Вдовам кузнецов и ювелиров, погибших в сражениях, нужно кормить детей. Однако писцов среди них нет, поскольку женщина, проявляющая интерес к словам, вызывает неодобрение и подозрения, если только она не намерена читать Библию.

Прошло много лет с того момента, как Одерикус дал мне первые уроки письма, хотя вопросами я начала его засыпать гораздо раньше. Мы познакомились, когда я была еще ребенком. Мое умение владеть иглой привлекло ко мне его внимание, когда мать отвела меня в мастерскую, где работали вышивальщицы. Монах был в то время еще юношей, незадолго до того приехавшим в Кентербери из Нормандии, и сам лишь недавно стал переписчиком рукописей в аббатстве. Он пришел в мастерскую вместе с одним из братьев-рисовальщиков недавно взошедшей на престол королевы. Пока хозяйка мастерской обсуждала с ним портьеры для дворца, Одерикус расхаживал по комнате и изучал ее работу. Он остановился и стал с любопытством разглядывать меня, — ведь я была самой младшей из мастериц, и похвалил мои быстрые пальцы и маленькие стежки. Сначала я смутилась, но вскоре Одерикус меня разговорил, и я принялась задавать ему вопросы о библиотеке и переписчиках аббатства. Он охотно на них отвечал, а когда посетил мастерскую в следующий раз, вновь отыскал меня, чтобы попрактиковаться в языке — во всяком случае, он так сказал. На самом деле ему было одиноко, и очень скоро мы стали друзьями.

Я много раз просила Одерикуса научить меня писать, но он отказывался, поскольку это запрещено. Правда, когда я спросила, кем именно запрещено, он ничего не смог ответить.

Когда во время своей первой беременности я болела и могла лишь одиноко сидеть возле камина с шитьем в руках, монах навестил меня и принес подарок. Он смотрел, как я открыла кожаный футляр и радостно вскрикнула, увидев страницы пергамента, гусиное перо и бутылочку маслянистых черных чернил, которые братья делают из грибов. Я расплакалась, чувствуя себя ужасно глупо, но повитуха Мирра сказала, что беременные часто плачут без особых причин.

Теперь я сама делаю чернила, бросая в кипящую воду ядовитые грибы. Еще я стараюсь беречь хороший пергамент, чтобы его хватило до того момента, когда Одерикус принесет еще. Перья я беру из оперения лесных хищных птиц и затачиваю их острым охотничьим ножом Джона. Мой муж расстается с ним, только когда ложится в постель, а в остальное время нож висит у него на поясе. Когда он начинает похрапывать, я беру нож осторожно, как воровка. Когда Джон спит, я представляю его мальчиком, каким он был, когда мы познакомились. Его плечи тогда не были такими широкими, и на них не лежало столько забот. Сейчас он мечтает только о том, чтобы проявить себя в сражении, получить похвалу от Гарольда и стать таном, который владеет землей. Если мечты Джона сбудутся, ему больше не придется так тяжко трудиться, но он станет вассалом, который принес клятву верности. Мне кажется, это будет достойная жизнь, и он хочет ее не только для себя, но и для меня, и для наших детей. Я буду рада, если в нашем доме станет тепло, не будет недостатка в еде и одежде, а работать можно будет меньше, но мне совсем не хочется, чтобы Джон стал вассалом Гарольда Годвинсона.