бумажке, потом по памяти, потом по совету знакомых, а в последние годы мы всё чаще руководствуемся мнением телевизионной рекламы или собственными измышлениями. В то же время в большинстве стран мира рецепты отменять не спешили, и сегодня в западных аптеках кроме десятка первоочередных посиндромных препаратов без рецепта врача ничего не приобрести.
При этом в самостоятельном назначении таблеток много неприятных и даже опасных моментов. Многие из нас абсолютно недооценивают силу современных препаратов. Даже не говоря о вероятности внезапного развития опасной аллергии, можно принять лекарство, противопоказанное нам по наличию той или иной болезни или симптома, и получить жизненно опасную реакцию. Врач об этом знает, реклама – нет. К тому же, принимая сразу несколько препаратов, мы создаём внутри себя сложный лекарственный коктейль, понятия не имея, как различные компоненты будут взаимодействовать друг с другом. В лучшем случае таблетки просто перестанут действовать, в худшем – изменят действие друг друга, и эффект станет непредсказуемым.
И ещё один важный факт против злоупотребления лекарствами. С помощью таблеток мы всё чаще спешим подавить едва появившийся симптом. Забыв о том, что именно с помощью симптомов организм пытается сказать нам: «Во мне что-то сломалось, что-то пошло не так». В надежде, что мы прислушается к нему, заметим, попробуем что-то изменить, а если не разберёмся сами, то понесём симптом специалисту по разгадке таких загадок – доктору. Мы же с помощью таблеток просто не даём организму высказаться, не обращаем на него внимания. Последствия такого отношения могут быть не только неприятными, но и опасными для жизни. Хирурги расскажут, сколько запущенных перитонитов возникло после того, как пациенты глушили обезболивающими первые симптомы аппендицита или холецистита. Неврологи вспомнят опухоли мозга на поздней стадии, когда заболевший постоянно подавлял анальгетиками головную боль. В багаже каждого онколога – десятки историй, когда пациенты с помощью комбинации лекарств самостоятельно настраивали внезапно нарушавшуюся работу кишечника, а в итоге получали неоперабельный рак.
Ну и больше половины лекарств на полках наших аптек лекарствами не являются. Это биологически активные добавки, витамины, а нередко и вроде бы официально одобренные, но совершенно бесполезные субстанции, которые в народе окрестили метким названием «фуфломицин». Несмотря на это находятся всё новые и новые покупатели, доверяющие купленному в аптеке как лекарству. Сможет ли наша аптека вернуться к истокам или так и останется супермаркетом с зелёным крестом? Время покажет.
АКШ
Аортокоронарное шунтирование часто называют золотым стандартом кардиохирургии. Эта операция всегда была на слуху, обозначая для обывателя некую мифическую вершину медицины, самую технологичную операцию из доступных в нашей стране. А после того, как в 1996 году практически в прямом эфире АКШ выполнили президенту Борису Ельцину, три буквы медицинской аббревиатуры «пошли в народ».
Идея взять внутреннюю артерию, проходящую за грудиной (мамарокоронарное шунтирование), или вену с голени (аортокоронарное шунтирование) и пришить в артерию сердца сразу за атеросклеротическим сужением последней, гениальна по своей простоте, и, как всё гениальное, когда-то впервые приходит в голову человеку. Хирурги и физиологи начали подступаться к шунтированию артерий сердца в начале двадцатого века.
Но только в 1960 году американский хирург немецкого происхождения Роберт Гётц, завершив серию экспериментов на собаках, сформировал первый в истории клинической медицины коронарный анастомоз на работающем сердце у страдавшего стенокардией нью-йоркского таксиста. Работать следовало очень быстро, поэтому, оттачивая мастерство в эксперименте, команда Гётца добилась поистине ультразвуковой скорости – современники указывают, что на формирование анастомоза уходило около семнадцати секунд. Благодаря этому сердце смогло перенести пережатие артерии, необходимое для бескровной работы.
Через четырнадцать дней ангиографическое исследование показало: правая внутренняя грудная артерия, пришитая к правой коронарной артерии, хорошо функционирует, снабжая поражённый атеросклерозом сосуд дополнительной порцией крови.
Таксист скоропостижно скончался через год, ведь другие сердечные артерии также были поражены, однако на вскрытии был обнаружен проходимый шунт, эффект экспериментальной операции сохранялся через тринадцать месяцев после вмешательства.
Несмотря на явный успех нового метода, Гётц подвергся осуждению со стороны хирургического сообщества за эксперименты на людях и прекратил свои попытки оперировать сердце.
Однако похожие работы продолжились в Советском Союзе. Ленинградский профессор Василий Колесов со своей командой с 1964 по 1967 год выполнили двенадцать операций маммарокоронарного шунтирования на работающем сердце, используя для формирования анастомозов специальный хирургический инструмент. Статья, вышедшая в том же году в авторитетном иностранном журнале «Грудная хирургия», произвела настоящий фурор в хирургии и кардиологии. Поэтому именно Колесов признаётся в мире пионером маммарокоронарного шунтирования. А в 1968 году американский хирург аргентинского происхождения Рене Фавалоро опубликовал опыт ста пятидесяти операций АКШ, в которых он использовал в качестве шунтов большую подкожную вену голени. Так началась эпоха кардиохирургии. В современных условиях операция коронарного шунтирования сочетает в себе маммарокоронарное шунтирование с помощью внутренней грудной артерии и аортокоронарное шунтирование с использованием большой подкожной вены голени, а Гётц, Колесов и Фавалоро традиционно считаются авторами этого всемирно известного метода лечения.
Впервые увидев операцию АКШ, я подумал, что сам «такое» точно никогда не сделаю. Вышел из операционной с твёрдым убеждением пойти к куратору ординатуры и попроситься в другое отделение, где нитки потолще и не нужно работать в увеличительной оптике. Шутка ли: диаметр коронарной артерии два-три миллиметра, шунта лишь немногим больше, их необходимо сшить едва видимой глазу нитью друг с другом, наложив по кругу десять-пятнадцать симметричных швов. И целый набор хирургических рисков в каждом из них: подхватишь нечаянно заднюю стенку артерии – зашьёшь её, а это инфаркт. Нечаянно зашьёшь сам шунт, и операция моментально становится бесполезной. Слишком широкий стяжок грозит кровотечением, которое придётся останавливать уже на работающем сердце, слишком узкий грозит опасным сужением анастомоза.
– Именно поэтому кардиохирургию считают вершиной хирургии, – сказал мне куратор. – В этой специальности нужна очень деликатная работа, и любая ошибка грозит не отдалёнными осложнениями, а смертью больного здесь и сейчас, ведь это сердце.
Нечего сказать, подбодрил и мотивировал. Но добавил: «Сотни ординаторов мечтают попасть в кардиохирургию, а ты хочешь уйти. Второй раз в жизни такие возможности не выпадают». И я остался.
Через несколько лет «случайно» пришил проксимальные анастомозы к аорте. Волей случая, когда хирургу понадобилось срочно уйти, впервые сформировал дистальный анастомоз. Незапланированно сделал операцию самостоятельно.
Из сотен операций коронарного шунтирования, которые мне довелось выполнить, почему-то вспоминаются всего две. У этого феномена есть объяснение: операции, которые проходят по плану, без неожиданностей и осложнений, со временем сливаются в одну серую массу, даже несмотря на то, что это АКШ. Запоминаются лишь те, где что-то пошло не так, возникли непредвиденные осложнения, заставившие твою память навсегда запечатлеть секунды ужаса, которые,
