class="p1">После презентации в офисе я почувствовала небольшое недомогание, но не придала этому значение. Как, впрочем, и лёгкому першению в горле, которое сопровождало меня эту жуткую неделю подготовки к дню «икс». На носу было одно из самых важных совещаний за год, если не за всё время моей работы в компании. Совет директоров, все руководство Сибирского филиала и ключевые партнёры совместно с которыми нам предстояло не просто заключить сделку века, как называли её между собой сотрудники компании, а переделать весь рынок в Сибирском, а в перспективе и в Уральском и Дальневосточном регионах. Я была одним из спикеров на совещании и представляла аналитику, которую подготовил мой отдел.
Сказать, что я стрессовала — это ничего не сказать. А маячивший постоянно где-то рядом Захаров отнюдь не добавлял мне душевного спокойствия. Костя никак не оставлял своих попыток к сближению, что уже становилось какой-то раздражающей привычкой, точно также, как и наши словесные перепалки. При посторонних они носили более интеллектуальный характер, с хорошо замаскированным сарказмом и глубоко скрытым от лишних ушей подтекстом. Наедине каждый раз мы не стеснялись ни в выражениях, ни в смягчении своих мыслей. Я и не думала, что когда-нибудь встречу человека, с кем у меня будет диаметрально противоположное мнение по любому вопросу. До тех самых пор пока в моей жизни не нарисовался Захаров.
В прошлый четверг Костя перешёл все мыслимые для меня границы. Он настиг меня в моем любимом ресторанчике «Переделка», в который я вот уже несколько лет посещала по четвергам и позволяла себе всякие вредные сладости. Захаров проследил мой путь от самой работы и бесцеремонно плюхнулся за мой столик, едва мне успели принести мой заказ. Мой еженедельный ужин в самой приятной компании на свете — с самой с собой, полетел в тартарары. Но Захарова это ни капли не смущало.
— Когда мы уже сходим вместе в нормальный ресторан? — спрашивает меня этот нахал, уплетая третий по счету пончик (мои пончики, чёрт возьми!) Всем своим видом Костя просто «кричал» как ему здесь не нравится, и как тут невкусно кормят. Настолько, что мне от греха подальше захотелось отодвинуть от него свой яблочный штрудель. С Захарова станется, сожрать ещё и его вдобавок к моим пончикам!
А этот его высокомерный насмешливый тон безумно меня раздражал.
— Я не знаю, что в твоём понятии нормальный ресторан, Захаров, — скривилась я. Пи одной лишь мысли о том, что кто-то посмел осквернить своим неуместным снобизмом столь любимое мне место, хотелось рвать и метать. — Для меня это самое лучшее место в городе.
Уютное, лишенное пафоса, с потрясающе вкусной кухней, божественной выпечкой. А главным украшением «Переделки» я считала людей, которые и владели этим рестораном и работали в нем. Добрые, открытые, общительные, но при этом четко уважающие твое личное пространство. Когда я хотела поговорить — со мной говорили, когда я сидела, задумчиво потягивая кофе, наслаждаясь каким-нибудь пирожным и своим одиночеством, меня не доставали дурацкими вопросами «желаете ли что-либо еще заказать». Так я могла просидеть несколько часов кряду, просто восстанавливая свои силы после тяжёлой рабочей недели.
— Чепуха! Просто тебя никто не водил в нормальные места, — отмахнулся Костик, залпом осушив свою большую чашку капучино.
Я тяжело вздохнула и не стала его разуверять. За окном стал моросить мелкий дождь, но небо не сулило и в перспективе ничего хорошего. Возможно, будет гроза.
— Как насчёт «Birch», или может лучше «Мансарду», там открывается отличный вид на Исаакиевский…
— Захаров, это ты мне рассказываешь? Серьёзно? — усмехаюсь и перевожу взгляд на медленно стекающие капли на стекле.
— Ладно-ладно, — примирительно поднял руки Костя, сдаваясь, что хорошие места Санкт-Петербурга скорее известны мне. И не только самые распиаренные у местных и туристов. — Просто скажи мне, как настоящий петербуржец, какое место у вас считается самым крутым. И я обещаю тебе, что с мы с тобой обязательно туда сходим.
Я не стала уточнять, что не так давно стала считать себя «настоящим петербуржцем». Хотя по меркам местных старожилов всё равно не дотягивала до этого почётного звания, пускай и живу в северной столице с десяти лет.
— Попробуй оформить бронь в «Адгокин», — делаю вид, что объявляю капитуляцию. Улыбку чертовски сложно сдержать, но я стараюсь изо всех сил.
— Эм… куда? — переспрашивает удивленно Захаров, вопросительно приподнимая брови, точно сомневаясь на каком языке я сейчас с ним разговариваю.
— Ад-го-кин, — по слогам повторила я. — Место не для всех, там свои явки пароли… но попробуй, вдруг у тебя получится забронировать там столик.
— Малыш, можешь уже присматривать себе для ужина самое сексуальное платье, — довольно промурлыкал Костя, делая пометку в своём айфоне с названием ресторана. — У нас будет лучший столик, я тебе гарантирую!
Уголки моих губ предательски поползли вверх. Интересно, долго ли он будет в городе искать несуществующий ресторан? И как скоро он разгадает мою шараду?
Ни-ко-гда, Захаров.
Никогда в жизни мы не будем ужинать вместе. Именно так думала я, глядя на довольную физиономию Кости. «Не будем пить из одного стакана ни воду мы, ни сладкое вино»[1]. Но как оказалось, никогда не говори никогда…
У самой парадной я спотыкаюсь и больно задеваю коленом дверь. Но нет даже сил отсыпать искры из глаз. Я молча проглатываю боль и начинаю искать в сумке свои ключи.
Всю неделю я жила одной лишь мыслью — отстреляюсь с презентацией, потом отдохну, приду в себя. Костя уберётся восвояси и жизнь вернётся на круги своя. Выходные не за горами. Организм же решил по-своему и организовал мне немедленный и безотлагательный отдых.
Как добралась до квартиры, преодолев кучу лестничных пролетов я не помню. Ввалившись в прихожую, щёлкаю выключателем, но свет не спешит загораться. На задворках сознания отыскиваю слова Кирилла, мужа Оли, что или люстру или проводку бы мне не помешало заменить. Потому что рано или поздно что-нибудь из них обязательно выйдет из строя, и хорошо бы не покалечив при этом меня. Менять проводку мне сейчас было совершенно некстати. Очень надеюсь, что дело всё-таки в перегоревшей лампочке. Но с этим будем разбираться потом…
Дома ни одного лекарства, как, впрочем, и малинового варенья, которым меня в детстве кормила мама, когда я болела. Скидываю туфли, одежду. Последние силы трачу на то, чтобы натянуть на себя что-то максимально комфортное и домашнее.
Под пледом хорошо, уютно. Но зубы всё равно стучат, отбивая лихорадочный ритм. Вспоминаю родителей, своё детство в каком-то калейдоскопе из обрывков воспоминаний. На щеках остаются дорожки из слёз, и я стыдливо утыкаюсь лицом в подушку,
