зрения. Едва створки разошлись, впуская меня в кабину, я услышал за спиной её робкое.
— Как её зовут? — зашёл в лифт, развернулся к ней лицом и ответил.
— Лисичка. — мама широко улыбнулась и закивала, двери закрылись, унося меня вниз, по ощущениям в пропасть.
Ромка махал перед моим лицом рукой, и по губам можно было понять, что, что-то пытался мне донести.
— Ты бл*, меня слышишь вообще, — не сильный толчок кулаком прилетел мне в лоб. — да, что за эпидемия, Ник, ходит весь сам в себе и ты туда же. Его хоть понять можно, он на своей Олеси был столько лет повёрнут, тут так быстро не отпустит, Дима, ты то куда. Я уже честно боюсь с вами рядом находиться, вот так не замечу, и меня тоска загрызёт.
— Ромыч, а ты хоть раз влюблялся? — перебил поток его мыслей.
— Говно вопрос, ты чё не помнишь, в девятом классе, в Ленку Кузьмину, — я нахмурился, пытаясь вспомнить, кто это. — Ну, ты чё, Диман, ну на параллели с нами училась, сисястая такая была, у неё ещё раньше других сиськи выросли, а потом как ещё выросли, огого… — Ромка, руками показывал, какие сиськи были у напрочь забытой мной Ленки.
— На себе не показывай, — подстебнул его, он быстро стряхнул с себя, избавляясь от невидимых сисек.
— Ты это к чему сейчас спросил.
— А к тому Рома, не смейся над другими, и над тобой не будут смеяться. — друг прищурился, а я перевел стрелки на Ника. — Никите тяжело, он переживает это, как может, как умеет, а ты глумишься.
— Да, накой мне такие качели, лучше уж так, для траха… — он перебил сам себя, — кстати, об этом, спасибо, твой Верховцев, должен принять нас с Соней завтра.
— Вас с Соней, — переспросил с легкой издёвкой.
— Да нас, я же тебе говорил, она скоро станет свободной, а у меня планы на неё большие, — друг поиграл бровями.
— Скоро и тебя Ромыч накроет, мы подождем.
— Типун тебе на язык, — для убедительности, он даже поплевал через плечо и постучал по дереву.
Ник завалился в мой кабинет вечером среды, с двумя бутылками виски, и жалким подобием улыбки. Без лишних слов, я взял два бокала и упал на диван, брякнув стекляшками о стол.
— Третий давай, сейчас наш генеральный заявиться, носом чую, он учует, что мы бухаем без него.
— Сам возьмет, — устало парировал я, — после шести вечера, я на него не работаю, до девяти утра следующего дня.
Первый бокал мы осушили почти залпом, молча, каждый был погружён в свои мысли и запивал именно их. Едва нам удалось пригубить второй, как дверь распахнулась, явя нашему закрытому мероприятию, кинутого нами друга.
— Я введу штрафные санкции за распитие спиртных напитков на рабочем месте.
— Себе первый штраф выпиши, — велел ему наш всезнающий начбез.
— Хорошо, — развивал свою мысль Ромка, — за распитие спиртных напитков без участия генерального директора фирмы.
Он взял бокал, дунул в него, избавляясь от невидимой пыли и налил себе полный. Мы, не переглядываясь, синхронно с Никитой, осушили по второму, всё так же в полной тишине.
— Что, дела пизд* как плохи, — Ромыч переводил взгляд от Ника ко мне и обратно.
— Пизд*, — выдохнул Ник, — она просит время, ещё время, куда ещё то. Моя ревность не даёт ей спокойно жить, так не давай повода и живи спокойно, — прикрикнул он.
— Тихо, тихо, — остановил его рукой Ромка, — так ты и правда, чересчур ревнив, не находишь. Олеска конечно баба видная, но иногда ты, Ник, перегибаешь палку.
— Зачем она сиськи сделала, ответь мне, а? Меня и так в ней всё устраивало, а она как с цепи сорвалась, то губы, то ботокс себе вколола, зачем, кому, Рома?
— Ну, для тебя, наверное.
— Ага, меня и так всё устраивало.
— Ой, бля* всё. Не пойму я ваших пиздостраданий. В отношения между мужчиной и женщиной всегда, повторяю, всегда, были товарно-денежные отношения. Ты платишь за секс, деньгами, ну или шкурой мамонта. Не знаю, чем там расплачивались древние мужчины. Сейчас мы эволюционировали до содержанок. Вот вам самый понятный и простой способ. Есть, конечно, и сложнее, ты клянешься ей в любви, проходишь сначала десять кругов ада, но как приз, почти бесплатный и почти постоянный секс. Но даже за него тебе придётся вся жизнь платить зарплатой, так называемым семейным бюджетом и заботой о своём семействе. Ты создаёшь ей жизнь без хлопот, выполняешь все её прихоти, а она тебе стандартный бытовой уют и секс, опять же не всегда. Вот здесь начинают твои личные сто кругов в аду. Второй вариант так себе.
Ромка, последовав нашему примеру, залпом опустошает свой бокал. Алкоголь на пустой желудок, ложиться как на благодатную почву, развязывая не только языки, но и приоткрывая душу. Пламенная речь Ромки, о том, что по сути все бабы проститутки, не находит отклика в моём сознании и я взрываюсь под тяготами дум последних дней.
— А что ты знаешь вообще о жизни Рома? Где ты видел эту самую настоящую жизнь, где? Из окна своего пентхауса или кабинета, из машины, проезжая мимо с неразрешённой скоростью, или в клубе держа на коленях очередную шлю*. Где ты встречался с этой жизнь, чтобы так рассуждать. — я опрокинул стакан и налил следующий.
— Да брось, вон даже Сонька разводится.
— Синицын никогда не отличался верность, ни к партнерам по бизнесу, ни к жене. Так что это плохой пример. — Во мне уже всё бурлило, кипело и просилось наружу. — А что делать ему, — я кивнул на Никиту, — когда между тобой и любимой женщиной стоит данное тобой же слово, ждать. Когда единственное чего тебе хочется, это схватить, запереть и залюбить, чтобы даже в мыслях не было уйти от тебя. Но ты сука не можешь, сдерживаемый этим дурацким словом ждать, ждать сука, когда она разберётся сама в себе. А что делать тебе, если ты, то в себе уже давно разобрался. Если понимаешь, что ты хочешь, и это твоё «хочешь» между прочим может не совпасть с её. Что тогда делать Ромочка? Что? Я тебе отвечу, ждать. Ждать и надеяться, что это всё взаимно, потому что если нет, ты останешься наедине со своими воспоминаниями, все твои мысли, разум, даже сука паршивая душа, останутся там на двадцатом этаже! И в своих сомнениях, ты каждый божий день крутишься, как в адовом колесе, и нет из него выхода, или есть, но он тебе пока не известен. А знаешь Ромка, какое слово, самое ненавистное, тебе становится, в
