в нём разве только вот эти деревянные, гнилые домишки, ещё уцелевшие даже на самых блестящих улицах рядом с громаднейшими домами и вдруг поражающие ваш взгляд словно куча дров возле мраморного палаццо. Что же касается до палаццов, то в них-то именно и отражается вся бесхарактерность идеи, вся отрицательность сущности петербургского периода, с самого начала его до конца. В этом смысле нет такого города, как он; в архитектурном смысле он отражение всех архитектур в мире, всех периодов и мод; всё постепенно заимствовано и всё по-своему перековеркано. В этих зданиях, как по книге, прочтёте все наплывы всех идей и идеек, правильно или внезапно залетавших к нам из Европы и постепенно нас одолевавших и полонивших».
У Достоевского (и его героев) в Петербурге было множество адресов, которые можно найти в любом уважающем себя путеводителе, так что мы ограничимся одним, самым главным: Кузнечный переулок, 5/2, угол Ямской улицы. Здесь, в доме вдовы купца второй гильдии Розалии-Анны Густавовны Клинкострём, Фёдор Михайлович провёл последние годы своей жизни, работая над «Братьями Карамазовыми», самым «непетербургским» своим романом, в котором Северная столица упоминается лишь мельком…
Внутренний вид Исаакиевского собора. Гравюра. 1857 год
Убийству императора предшествовало пять покушений, самым страшным из которых стал взрыв на первом этаже Зимнего дворца, предпринятый 17 февраля 1880 года народовольцем Степаном Халтуриным, которому удалось устроиться работать плотником в царскую резиденцию. Халтурин действовал с размахом – собирался убить Александра во время обеда, вместе со всеми сотрапезниками императора и прочими присутствующими. В результате взрыва погибли одиннадцать нижних чинов лейб-гвардии Финляндского полка, несших караул во дворце, и пятьдесят шесть человек были ранены.
Террористы покушались не только на императора. 5 февраля 1878 года революционерка Вера Засулич двумя выстрелами из револьвера тяжело ранила петербургского градоначальника Фёдора Трепова, который, вопреки императорскому указу об отмене телесных наказаний, приказал высечь розгами одного из политических заключенных. Суд присяжных… полностью оправдал Засулич. Многие видели в революционерах героев, борющихся за торжество справедливости, пусть даже и кровавыми методами. А 16 августа 1878 года на Итальянской улице народоволец Сергей Степняк-Кравчинский заколол кинжалом генерала Николая Мезенцова, шефа жандармов и начальника Третьего отделения (с 1876 года). Убийце удалось бежать в Швейцарию, а его товарищи, оставшиеся в Петербурге, подпольно издали его статью «Смерть за смерть» – своеобразный манифест политического терроризма. «Мезенцев убит нами не как воплощение известного принципа, не как человек, занимающий пост шефа жандармов; мы считаем убийство мерой слишком ужасной, чтобы прибегать к ней для демонстрации, – генерал-адъютант Мезенцев убит нами, как человек, совершивший ряд преступлений, которых мог и должен был не совершать… – писал Степняк-Кравчинский. – Господа правительствующие жандармы, администраторы… знайте: со всеми вашими армиями, полициями, тюрьмами и казнями вы бессильны и беспомощны против нас! Никакими казнями вы нас не запугаете! никакими силами не защититесь от руки нашей!»
Тревожно стало в Петербурге в последней четверти XIX века. Но то были «ягодки», «цветочки» должны были появиться позже – в 1917 году. Ощутить атмосферу того времени позволит знакомство с материалами дела о убийстве Александра II, которые были изданы в Москве в 2014 году.
ПОСКРИПТУМ. Не хотелось бы завершать главу на минорной ноте, поэтому обратимся к воспоминаниям Александра Бенуа, любившего свой родной город и тонко его чувствовавшего: «Вообще во всем Петербурге царит изумительно глубокая и чудесная музыкальность. Пожалуй, это идет от воды (по количеству рек и каналов Петербург может соперничать с Венецией и Амстердамом), и музыкальность эта как бы заключается в самой влажности атмосферы. Однако что там доискиваться и выяснять. У Петербурга, у этого города, охаянного его обитателями и всей Россией, у этого «казарменного», «безличного», «ничего в себе национального» не имеющего города, есть своя душа, а ведь душа по-настоящему только и может проявляться и общаться с другими душами посредством музыки».
В 2007 году композитор Эдуард Артемьев и поэт Юрий Ряшенцев подарили миру рок-оперу «Преступление и наказание», поставленную в 2016 году в московском «Театре мюзикла».
Глава четвертая. Этот город воды, колоннад и мостов
Этот город воды, колоннад и мостов,
Верно, снился тому, кто, сжимая виски,
Упоительный опиум странных стихов,
Задыхаясь, вдыхал после ночи тоски.
В освещённых витринах горят зеркала,
Но по улицам крадется тихая темь,
А колонна крылатого льва подняла,
И гиганты на башне ударили семь.
Николай Степанович Гумилев, «Этот город воды, колоннад и мостов…»
Петербургская метаморфоза
В 1900 году в Петербурге проживало полтора миллиона человек. За сорок лет численность населения увеличилась втрое и всем нужна была крыша над головой. Из каменно-деревянного Петербург к началу двадцатого века превратился в каменный, в город тесно жмущихся друг к другу многоэтажных домов, в тот «дореволюционный Петербург», который мы видим сейчас. В черте города исчезли сады и огороды, практически не осталось пустырей – всё застраивалось, застраивалось, застраивалось… Стоимость земли резко возросла, так что строительство зданий могли позволить себе только состоятельные люди, а они строили только из камня, чтобы на века… (кто тогда мог знать, что совсем скоро, в августе 1918 года, большевистское правительство издаст декрет «Об отмене частной собственности на недвижимость в городах»?). «Небоскребов», однако, не возводили, поскольку императорский указ, изданный в 1844 году, запрещал строить гражданские здания выше одиннадцати саженей.[66] Николаю I не хотелось, чтобы чей-то дом оказался бы выше Зимнего дворца.
В правилах, которые должны были соблюдаться застройщиками, не говорилось ничего о стилях и архитектурной гармонии. В результате каждый строил то, что считал нужным. В наше время принято сетовать на то, что здания-«новоделы» портят облик городов, но то же самое происходило и сто пятьдесят лет назад. Для коренных петербуржцев, которые вдруг стали меньшинством в своем родном городе, изменения были особенно болезненными, поскольку они привыкли к гармонии архитектурных ансамблей. С деревянным домом, который соседствует каким-нибудь шедевром, примириться легко – понятно же, что долго такое соседство не продлится. А «новоделы» ставились на века…
Классическим примером такого безобразного соседства является доходный дом Басина, стоящий напротив Александринского театра. Этот вычурный «терем» в неорусском стиле разбивает архитектурный ансамбль площади Александринского Театра,[67] сформированный при участии Карла Росси (по проекту которого был выстроен театр). Примечательно, что владелец дома Николай Басин
